не единственная, кто опасался вторжения Гитлера в Судеты, находилась в состоянии повышенной тревоги.

Париж был полон людей в военной форме. На важных общественных зданиях укладывали мешки с песком, тусклые голубые уличные фонари заменили прежние белые. Американское посольство советовало американцам покинуть Францию. В магазине Cartier раздавали противогазы; служащие должны были быть начеку 24 часа в сутки, готовые в любой момент упаковать драгоценности и спрятать их. Клиенты приносили свои изделия в магазин, прося продавцов спрятать их в надежном месте. Заказы были отменены. Деловые отношения между филиалами приостановлены.

Настроение в Лондоне было не менее тревожным. Но впереди было еще несколько месяцев передышки. 29 сентября, в последней отчаянной попытке избежать войны, британский премьер-министр Невилл Чемберлен созвал конференцию четырех держав. Гитлер, Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и итальянский диктатор Бенито Муссолини встретились в Мюнхене, чтобы обсудить мирное соглашение. Когда Судеты в Западной Чехословакии были переданы Гитлеру, германский фюрер объявил, что это его последнее территориальное притязание в Европе; казалось, угроза войны предотвращена.

На следующий день Чемберлен вернулся в Англию. Когда открылась дверь его самолета British Airways, многотысячная толпа, ожидавшая его возвращения под проливным дождем, зааплодировала. Он развернул лист бумаги, подписанный им и Гитлером, и зачитал своему народу краткое соглашение, в котором подтверждалось «желание наших двух народов никогда больше не воевать друг с другом». Он говорил о «мире в наше время» и добавил ободряюще: «Теперь я рекомендую вам пойти домой и спокойно спать в своих постелях».

Картье выслушали эту новость с огромным облегчением. Жак, недавно вернувшийся из поездки к королю Зогу в Албанию, думал, что отменит предстоящий вояж в Индию, но теперь он мог написать клиентам-махараджам, что поездка запланирована на конец года. За месяц до отъезда Луи навестил его в Милтон-Хите, и они отпраздновали новость о заключении мира. Луи даже сделал пожертвование местному госпиталю Доркинга «в благодарность за героическое поведение мистера Чемберлена, миротворца». Пьер разделял радость братьев. «Этот болван, – сказал он, имея в виду Гитлера, – уже шесть недель портит нам бизнес».

К Рождеству 1938 года настроение было оптимистичным. «Во Франции предприняты огромные усилия по моральному и экономическому восстановлению», – писал Дево в конце года с Рю де ла Пэ, 13. Рождественская выставка, организованная Туссен, имела «большой успех» и принесла весомые результаты. Хорош был и январь: «В Париже у нас было много дел». Каннский и монакский филиалы были открыты во время каникул, поговаривали об открытии еще двух сезонных филиалов летом, на шикарных морских курортах Довиля и Биаррица.

Довольный улучшением ситуации в Париже, Дево решил, что стоит открыть парфюмерную линию. Шанель и Ворт пробовали это, оказалось – с успехом. Пьер принимал идею в теории, как и Туссен; однако Луи «формально возразил», и Дево планировал спокойно проработать идею глубже, прежде чем снова обсуждать со своим боссом.

Из Америки Пьер регулярно посылал в Европу последние новости об экономической ситуации в своей стране. Он опасался, что «социалистическая политика» администрации Рузвельта может крайне негативно отразиться на бизнесе. Когда Луи не ответил на одно из его писем (туда были вложены статьи из Международного бюро экономических исследований Бакстера), Пьер пришел в отчаяние. Мир переживал период больших потрясений, а брат спрятался в своем венгерском дворце. «Я прослежу, чтобы он их прочел, – заверил Дево Пьера, – он, очевидно, не понимает серьезности ситуации».

Следующая телеграмма, которую прислал Дево, была из Будапешта. Он был вызван туда мадам Картье, так как у Луи обнаружились серьезные проблемы с сердцем, «вызванные аномально низким [кровяным давлением]». Лучший врач Будапешта был рядом с Луи, Дево пригласил из Парижа известного кардиолога, профессора Лобри. «Доктор настроен более оптимистично», – сообщил Дево на следующий день. Профессор рекомендовал пациенту оставаться на строгом постельном режиме в течение двух месяцев. Физически он чувствовал себя гораздо лучше, сообщал Дево, но «особенно тревожился по ночам». Согласно инструкциям Пьера, новость о сердечном приступе Луи была скрыта. Только избранные знали правду, а Дево говорил, что босс «просто должен оправиться от стресса».

В начале 1939 года 61-летний Пьер планировал свое будущее. Надеясь в какой-то момент вернуться и жить в Европе, он решил обосноваться в Монако и все больше интересовался парижским филиалом. Поскольку Луи плохо себя чувствовал, планы Пьера становились все более реальными. Он поговорил с Дево о логистике и деталях возможного переезда. Прежде чем принимать решение, он хотел разобраться во всем: от цен на недвижимость в Париже до разницы в ставках налога на доходы физических лиц по сравнению с американскими.

Пьер выяснял, кто из продавцов во Франции наиболее эффективен, с кем заключены длительные контракты, а кто собирается уходить. Если он переедет в Европу, нужен очень способный менеджер для руководства нью-йоркским филиалом. Дево не хотел уезжать из Франции, но предложил Эдмона Форэ, и они заключили сделку, по которой Форэ должен был переехать в Нью-Йорк в том же году. Несмотря на происходящее, Пьер до сих пор избегал обсуждать эту тему с Луи. Старший брат все еще считал себя главой парижского дома, хотя, как заметил Дево в феврале 1939 года, «в действительности Луи едва ли активно управлял бизнесом в течение двух с половиной лет».

Жак и Нелли в Индии перед началом Второй мировой войны; во дворце Наванагар с одним из сыновей махараджи

В феврале Жак написал, что возвращается из Индии. Он доложил, что поездка прошла успешно, хотя ему хотелось бы остаться подольше, чтобы завершить несколько заказов. Но Нелли настояла, чтобы они вернулись домой из-за проблем с его здоровьем.

Вместо себя он оставил продавца Cartier Клиффорда Норта, который в предыдущих поездках на Восток выказал большие способности в переговорах с правителями, включая короля Непала и махараджу Джайпура. По просьбе королевской семьи Джодхпура Жак также телеграфировал дизайнеру Пьеру Лемаршану, чтобы тот немедленно отправился в Бомбей самолетом. Махарани из Джодхпура хотела получить драгоценности, сочетающиеся с теми, что он сделал для нее в прошлом году, и Лемаршан провел два напряженных дня, придумывая предложения, из которых она могла бы выбрать.

Достигнув марсельского порта, Жак и Нелли послали весточку сыну Жан-Жаку, который служил в 1-м егерском полку под Парижем. Они надеялись, что он сможет взять увольнительную и повидаться с ними в доме тети Милли в Грассе, где они проведут несколько дней, прежде чем вернуться в Англию. Расположенный на Лазурном Берегу недалеко от Канна, Грасс был парфюмерным центром Франции с залитыми солнцем полями благоухающих майских роз и жасмина.

Жан-Жак, не видевший родителей с тех пор, как в прошлом году поступил на военную службу, получил отпуск на 48 часов и отправился поездом из Парижа в Канн. Они собирались встретиться в красивом отеле Carlton на набережной Круазет, рядом с магазином Cartier. Для Жан-Жака чудесный свет Лазурного Берега был приятной переменой после дождя и грязи, которые он пережил зимой в кавалерийском полку. Ривьера готовилась к ежегодной весенней битве цветов, которая