передачу и утопил педаль акселератора. По салону гулял пыльный сквозняк, уцелевшая половинка задней двери размеренно хлопала, будто отбивая такт неслышной людскому уху музыки; труп Падлоида грузно подпрыгивал и перекатывался в узком проходе между сиденьями, но Чиж не обращал на него внимания: на скорость этот мертвый груз никоим образом не влиял.

Старый «форд», тащившийся за ним по пятам от самого офиса «дяди Саши», с тупым упорством продолжал двигаться навстречу. Правда, теперь он ехал гораздо медленнее, чем раньше, и, насколько мог судить Чиж, постепенно снижал и без того небольшую скорость. Когда расстояние между ними сократилось до сотни метров, грезящий родными немецкими автобанами красный драндулет окончательно остановился, окутавшись облаком невесомой пыли.

Поравнявшись с ним, Чиж затормозил и выставил голову в окно. Как и следовало ожидать, за рулем «форда» обнаружилась знакомая личность.

– Не надо, – глядя на Чижа снизу вверх, попросил Глеб Сиверов. – Зачем тебе это? Твоя взяла, пора и угомониться. Ведь убьют же!

Вместо ответа Чиж прострелил ему передний скат, отпустил сцепление и нажал на газ.

– Чертов дурак, – сказал Глеб Сиверов, выходя из машины, и закашлялся, проглотив килограмма полтора висевшей в воздухе пыли. – Что за поганая манера все время дырявить людям колеса? Ну и черт с тобой, пропадай, раз такой умный, – противореча самому себе, добавил он, глядя вслед удаляющейся пылевой туче, внутри которой скрывался черный микроавтобус.

До кладбища можно было кое-как доковылять и на трех колесах, но старый «форд» вдруг закапризничал, наотрез отказываясь заводиться – видимо, обиделся на дурное обращение. Глеб мучил стартер минуты две или три, а потом, когда стало ясно, что аккумулятор находится при последнем издыхании и что из этого уже ровным счетом ничего не выйдет, плюнул и снова выбрался из машины на пыльный, млеющий под лучами уже по-летнему жаркого солнца проселок.

Он проверил, на месте ли запасная обойма, и побежал напрямик через поле, путаясь в траве и спотыкаясь о кочки. Солнце немилосердно припекало макушку и слепило даже через темные очки, глаза щипало от пота; Глеб бежал, явственно ощущая каждую выкуренную на протяжении жизни сигарету и каждую выпитую чашку кофе, и мысленно ругал себя последними словами: ну, на кой ляд ему все это сдалось?!

Когда он поравнялся со сторожкой, в которой обитал заведующий граблями и лопатами подозрительный тип, сил бежать уже не осталось. Около сторожки, тускло поблескивая запыленными бортами, стояли два одинаковых черных внедорожника. Вокруг, покуривая, прохаживался охранник – судя по костюму и белой рубашке с галстуком, не задействованный в операции стрелок, а просто водитель, оставленный присматривать за машинами. Увидев запыхавшегося, красного, истекающего потом Глеба, он перестал прохаживаться и вопросительно уставился на него.

– Ты чего, мужик? – спросил он. – Нормы ГТО сдаешь?

В той стороне, где находился восемнадцатый участок, вдруг начали стрелять – сначала одиночными, потом целыми пачками, а потом и очередями. Палили так, словно на кладбище столкнулись нос к носу два крупных войсковых подразделения враждующих армий.

– А вы чего? – с трудом переводя дыхание, спросил Глеб. – Лучшего места для фейерверка не нашли?

– А это, земляк, не твое собачье дело, – озабоченно поглядывая в ту сторону, откуда, то затихая, то вспыхивая с новой силой, доносилась пальба, сообщил ему охранник.

– Слышь, земляк, – в тон ему произнес Слепой, – ты, вроде, к этим колесам приставлен?

– Ну?

– А ключи есть?

– Че-е-его?!

– Покататься, говорю, дай, – сказал Сиверов и ударил его в солнечное сплетение, а потом, когда охранник услужливо сложился пополам, от души съездил по шее сцепленными в замок руками.

Отыскав в чужом кармане ключи, он для начала выяснил, от какой они машины. Второй «мерседес» постигла та же участь, что и старый «форд»: он остался на месте, тяжело осев на простреленных шинах.

Глеб остановил машину в сотне метров от границы восемнадцатого участка, вынул пистолет и двинулся напрямик, ориентируясь по звукам стрельбы. Слева сквозь ветви шиповника и частокол покосившихся надгробий мелькнул пыльный борт брошенного Чижом микроавтобуса. Впереди все еще стреляли, но все реже и реже. Потом стрельба стихла окончательно, а в следующее мгновение Глеб споткнулся о лежащий в бурьяне труп в пестром камуфляжном комбинезоне и понял, что прибыл на конечную станцию.

Осторожно продвинувшись еще на десяток метров вперед, он присел за дешевым бетонным памятником, выставил наружу голову и огляделся.

Каким-то чудом ухитрившийся забраться в эти дебри громадный, сверкающий «майбах» Вронского стоял, перекосившись набок, в кустах отцветающей сирени. Съехав с узкой аллейки, что служила северной границей участка, он проломил хлипкую железную оградку и уперся хромированным радиатором в подножие опрокинутого памятника. Ветровое стекло стало непрозрачным из-за множества мелких трещинок и опасно прогнулось вовнутрь. В нем чернели заметные даже издалека пулевые пробоины; передняя дверца была открыта, и из нее, касаясь руками земли, свешивался труп водителя. Еще одно тело в камуфляжном комбинезоне сидело на земле, привалившись лопатками к заднему крылу машины и свесив простреленную голову на густо испачканную красным грудь.

Тех, что уцелели в перестрелке, было человек десять. Судя по доносившимся откуда-то справа стонам и истеричной, со слезой, матерной брани, дело не обошлось без раненых. Те, кто мог самостоятельно передвигаться, стояли тесным полукругом, обступив семейное захоронение Тороповых. Все были вооружены; Глеб со своего места видел автоматы и даже одну винтовку Драгунова, которую держал на плече стволом кверху человек в косматом, как у лешего, боевом облачении снайпера. В центре полукруга, топча модельными туфлями могилу родителей Чижа, стоял бывший полковник внешней разведки Кривошеин. Волосы его были растрепаны, галстук сбился набок, по левой щеке стекала и капала вниз, пачкая белую рубашку, сочившаяся из глубокой ссадины над виском кровь, но в остальном Дмитрий Иванович был цел и невредим. В руке он держал пистолет, ствол которого был направлен куда-то в сторону и вниз – как показалось Глебу, на усыпанный увядшими цветами холмик, под которым покоилась Евгения Торопова.

Потом холмик зашевелился, и Глеб понял, что на могиле, обняв ее раскинутыми в стороны руками, лежит Чиж. Его соломенное сомбреро где-то потерялось, пестрая рубашка на спине потемнела и влажно поблескивала – похоже, что не от пота, – но он еще был жив.

Чиж был жив. Последний должок остался неоплаченным, но это вспоминалось смутно, как бы сквозь туман, и больше не имело значения.