– Мы проходили через это.

– Но теперь её брат не станет монстром. Зато её мать умрёт ради неё. Ради того, чтобы она жила. Это совсем другой расклад.

– Думаете?

– Эш любит её и верит мне. Он примет аргумент, что это для её же блага. А Лайза уважит предсмертную просьбу матери. Но поскольку, как ты говоришь, времени на размышления у неё не останется, лучше, чтобы она размышляла об этом уже на Эмайне. Ты ведь будешь охранять её? По дороге в Фарге, пока она не окажется в безопасности?

– Я дал клятву, – медленно говорит Коул, и в глазах его плавится сиреневый лёд. – Я буду защищать её, пока даже призрак мой не исчезнет.

Леди Форбиден удовлетворённо кивает:

– Тогда они отправятся в Фарге сегодня же.

– Нет, – возражает сид. – Лайза должна встретить завтра здесь, в Мойлейце.

– Почему?

– Я знаю, что ждёт её в этом городе, но не изучил опасности, которые будут подстерегать её в Фарге. Даже моих сил не хватит на то, чтобы бесконечно возвращаться назад. Она должна…

Коул осекается.

Прижав ладони к вискам, падает на колени и растворяется в ничто.

Сабелла Форбиден долго ждёт, не сводя глаз с того места, где он стоял. Ждёт, пока ночник не бледнеет в лучах рассветного солнца.

Лишь тогда встаёт и подходит к зеркалу.

Пока она ещё твёрдо держится на ногах, но кожа уже бледнеет, а под глазами залегают глубокие тени, будто от недосыпа. Впрочем, пока сложно сказать, не рождены ли они действительно недосыпом, который этой ночью сид ей обеспечил сполна.

– Значит, завтра. – Женские ладони складываются в молитвенном жесте. – Помоги нам боги.

Нынешнее время

Я вынырнула из темноты из-за боли. Боли в запястьях. Что-то сдавливало их, как и лодыжки. А ещё мои зубы смыкались на тряпке, вставленной в рот, врезавшейся в щёки – видимо, её завязали на затылке.

Странный шуршащий шелест. Что это? Ликорис? Он рядом? Если мне удастся избавиться от кляпа, если удастся оглушить его заклятием, пока он не заметил, что я очнулась…

Я приоткрыла один глаз.

Я лежала на кровати, покрытой шуршащей, похожей на полиэтилен простынёй. Раздетая. Судя по всему, в спальне на втором этаже, куда я так и не соизволила подняться. Оттенок лучей, просачивавшихся в щель между плотными шторами, выдавал, что за окном уже гас закат.

Ликорис стоял боком ко мне – в чёрной спортивной шапочке, под которую он тщательно забрал волосы – и методично водил лезвием бритвы по кожаному ремню, порождая тот самый странный шелест. На лице – спущенная на подбородок хирургическая маска, на ладонях – латексные перчатки. Один конец ремня он прицепил к ножке стола, другой держал в руке, натягивая; на столешнице, по соседству с моим черничным браслетом, поблескивала в солнечных лучах пёстрая упаковка презерватива, на изножье кровати висел прозрачный плащ-дождевик.

Простыня позволит ему не оставить в доме следов моей крови. Шапка, маска и «резинка» – спермы или волосинки на моём теле: ничего, несущего его ДНК. Дождевик поможет не запачкаться, пока он будет резать меня остро наточенной бритвой – и, наигравшись, душить.

Я лучше умру, чем дам кому-то тебя обидеть, когда-то говорил он… Теперь ясно почему.

Самый опасный хищник в лесу не уступает свою добычу другим.

– А, проснулась, – не поворачиваясь, негромко прокомментировал Ликорис. – А я уже хотел тебя будить. Пропустила бы всё веселье.

Он заметил? Как?! Наверное, ощутил мои эмоции, фоморов эмпат!.. Уже не таясь, я завертела головой, оценивая обстановку. Мои ноги развели в стороны и привязали к кованой спинке кровати, руки вздёрнули и примотали к прутьям изголовья. Кончики пальцев замотали отдельно, скотчем, так, что ладони оставались расправленными. Чтобы я не смогла сотворить заклинание? Или чтобы резать было удобнее?..

– Если тебя это утешит, ты правда стала особенной. Для нас обоих. Я даже думал, что у твоей истории может выйти необычный конец. В кои-то веки купил ликорисы, не будучи уверенным, что это не в знак прощания – и только. Смерть от разбитого сердца, в конце концов, нам с малышом Питером точно не грозила. – Он неторопливо поднимает бритву на уровень глаз, внимательно осматривая лезвие. – Безумно забавно, конечно… Вы искали Ликориса, но даже не подумали заподозрить нас. А ведь Рок была так увлечена этим делом, знала так много подробностей… Даже то, что Алвену мучили кошмары про Кромешника. Она обожала фильмы ужасов, Алвена. Всякие сетевые страшилки. Кромешник был её любимчиком – даже игру про него нашла. Наигралась на ночь в шлеме виртуальной реальности, вот и приснились всякие ужасы… как раз накануне нашего последнего свидания. – Видимо, его что-то не устраивает: он вновь опускает бритву и водит ею по ремню, правя лезвие до безупречной остроты. – А ведь малыш Питер хотел завязать с этим всем. По-настоящему. Ради тебя. Знаешь? Тогда, в Карнеле. Он и раньше пытался тебя уберечь. Сдаться страже. Конечно, не вышло бы – я перехватил бы контроль, но ты помогла нам сбежать, и мне не пришлось вмешиваться. А в Карнеле ты струсила и не призналась, что малыш Питер тебе нужен, но он всё понял и так. И я помог ему… убил этого Труэ. В конце концов, вся эта шумиха с ликорисами приятная, но слишком опасная. Я вывел из игры убийцу, которого прозвали Ликорисом, и мог бы убивать дальше тихо. В разных концах страны. Пудрить мозги копам. Менять почерк. – Движения, которыми он точит бритву, выверены и методичны; он никуда не торопится, растягивая удовольствие, наслаждаясь каждым мгновением, продлевая триумф после долгой охоты. – Найти меня было бы невозможно.

…я не совсем понимаю, кто сейчас говорит со мной устами Питера. Как такое возможно. Понимаю одно: это не Питер. Не тот Питер, с которым мы танцевали на башне в Лугнасад. Не тот Питер, который обещал пойти за мной хоть в Аннун. Не тот Питер, который пел мне, целовал меня, заботился обо мне. Это другой Питер – с чужим взглядом, чужим голосом, чужим заострившимся лицом.

Питер-монстр.

– Я даже согласен был оставить тебя ему, раз уж ты ему по-настоящему приглянулась, – продолжает он. – Мне хотелось, чтобы у него были нормальные отношения. Те, в которых он действительно счастлив. Мне не понравилось, что ты хочешь его оставить, но я принял и это, ведь тут не было твоей вины. – Он замирает, и я замечаю, как дрожат его ресницы. – А потом ты предала его ради какой-то девчонки.

Слова режут острее лезвия, которое он держит в руках. Вдали от моего тела – пока.

Я дёргаюсь, пытаясь вывернуться из пут, пытаясь закричать, однако верёвки лишь больнее врезаются в кожу, и из-за кляпа у меня вырывается только мычание. Ликорис не оборачивается, но наклоняет голову, и я слышу голос, похожий и бесконечно непохожий на звучавший только что:

– Дай мне хотя бы объяснить ей.

– И что это решит? – тут же отвечает он сам себе, и меня колотит от того, насколько за секунду меняются его интонации. – Я не дам тебе её отпустить. Она сделала свой выбор. Она опасна для тебя. Для нас.