Обед был сервирован на небольшом круглом столе. Император сидел на диване, а я напротив него на стуле. Я был очень голоден и отдал должное всему, чем меня угощали. Наполеон сказал, что хотел бы видеть меня выпившим. Он велел Маршану принести бутылку шампанского, из которой ему налили один бокал, а всё, что осталось в бутылке, Наполеон заставил меня допить, несколько раз приговаривая при этом по-английски: «Доктор, пейте, пейте».

4 июля. Сэр Пультни и госпожа Малькольм отплыли в Англию на фрегате «Ньюкасл».

Потеряв несколько страниц моего дневника, я был вынужден в основном полагаться на собственную память, чтобы поведать о нижеследующем. Та манера говорить, с которой капитан Лэм рассказывал всю историю, связанную с бюстом сына Наполеона, вместо того чтобы развеять подозрения в Лонгвуде, скорее убедила французов в том, что существовало предложение или, по крайней мере, был сделан намек отделаться от бюста или разбить его. Это подтвердили два капитана с недавно прибывших транспортных кораблей. Оба капитана посетили Лонгвуд и видели Наполеона в саду. Один из них, имя которого в настоящее время нет необходимости упоминать, лично заверил Наполеона и других жителей Лонгвуда в том, что он слышал, как капитан Лэм сказал, что ему был сделан намёк, подразумевавший, что бюст необходимо выбросить за борт корабля, что канонир, хранивший бюст, не должен покидать корабль и что обо всей истории с бюстом следует хранить полное молчание. Ранее мне удалось убедить Наполеона в том, что обвинение против сэра Томаса Рида было необоснованным, и я даже получил его разрешение сообщить этому офицеру об отношении Наполеона к возникшей проблеме. Молва об этой истории распространилась по всему острову, вызвав у его жителей живейший интерес.

Говорилось о том, что данный бюст был вылеплен в Легхорне по заказу императрицы Марии Луизы; что она отправила этот бюст своему супругу, используя посредничество канонира, как молчаливое, хотя и убедительное доказательство того, что её любовь к нему осталась неизменной. Наполеон, будучи чрезвычайно неравнодушным к императрице, склонялся к тому, чтобы верить этому предположению, которое само по себе было весьма вероятным и которое заставило его со всей страстью принять меры, чтобы убедиться в его правдивости. Чтобы добиться этого, он поручил графу Бертрану обратиться с просьбой дать разрешение канониру приехать в Лонгвуд. После ряда проволочек и утверждений о том, что этот человек болен, хотя всё это время его допрашивали под присягой в «Колониальном доме» и тщательно обыскивали, графу Бертрану, наконец, дали знать, что канониру разрешено поехать в Лонгвуд. Через несколько минут после его приезда к графу Бертрану, когда он только-только стал беседовать с графиней, в комнате появился капитан Попплтон. Капитан сообщил, что он получил приказ губернатора разрешить канониру говорить с кем-либо из французов лишь в его (капитана) присутствии.

Подобная процедура беседы в сочетании с явной неискренностью, продемонстрированной канониром, была расценена как оскорбление и канониру было предложено немедленно удалиться.

Через три дня после приезда лорда Амхерста я имел честь обедать с ним в его компании в «Колониальном доме». Так как я потерял страницы моего дневника, посвящённые описанию этого случая, то лишь изложу, полагаясь на память, суть того, что я высказал его светлости, а именно, «что я считал себя обязанным информировать его о том, что, если он поедет в Лонгвуд, имея в виду встречу с Наполеоном, но в сопровождении губернатора или кого-нибудь из его штаба, то его определённым образом будет ждать отказ от этой встречи; что, хотя такой отказ совсем не входит в намерения Наполеона, подобный оборот событий может быть истолкован лицами из губернаторского штаба, да и его светлостью, как оскорбление. Во всяком случае желательно этого избежать. Если же его светлость приедет в Лонгвуд только в сопровождении штаба, то я не сомневаюсь, что он будет принят Наполеоном. Правда, при условии, что он к этому времени будет достаточно здоров, так как в настоящее время он простужен и у него опухла щека».

Его светлость с признательностью поблагодарил меня за данный ему совет.

В конце июня или в начале июля граф Бертран нанёс визит лорду Амхерсту, сообщив ему, что Наполеон в течение нескольких дней был нездоров и что в настоящее время у него разболелись зубы. Однако граф Бертран добавил, что если император будет в состоянии принимать гостей до отъезда его светлости, то он примет его. В соответствии с этим, 2 июля его светлость проследовал в Лонгвуд, сопровождаемый своей свитой и капитаном Маррей Максвеллом, командовавшим его величества кораблём «Алкеста», погибшим во время последней войны. Примерно в три часа тридцать минут Наполеон принял посла, с которым оставался наедине почти два часа. Прежде чем покинуть Лонгвуд, его светлость представил Наполеону членов своей свиты, а также капитана Максвелла. С каждым из них Наполеон немного побеседовал. Г-н Эллис, секретарь посла, разговаривал с императором около пятнадцати минут.

Капитану Максвеллу Наполеон рассказал, что в 1811 году у острова Лисса в Адриатическом море он потерял фрегат, что вполне достаточно компенсирует гибель «Алкесты». Г-ну Гриффитсу, капеллану, император также задал несколько вопросов и в шутливом тоне порекомендовал ему оказывать покровительство его светлости.

9 июля. Графу Бертрану для Наполеона были присланы несколько упаковок и ящиков, содержавших великолепный набор шахматных фигур и шахматный столик, две элегантные корзинки для рукоделия, вырезанные из слоновой кости, а также набор фишек в коробке из слоновой кости. Все эти предметы были китайского производства. К этим вещам было приложено письмо, из которого явствовало, что все эти вещи были сделаны по заказу почтенного г-на Эльфинстоуна для того, чтобы подарить их выдающейся личности, инициалы которой были выгравированы на каждой вещи. Эти подарки были сделаны Наполеону в знак благодарности, выражаемой дарителем за проявленное им чувство исключительной гуманности, которая стала причиной спасения жизни его любимого брата[30]. Вместе со всеми этими вещами от сэра Хадсона Лоу пришло письмо, в котором сообщалось, что когда он за два дня до оправки этих вещей обещал графу Бертрану, что они будут посланы в Лонгвуд, то он тогда ещё не знал, что при вскрытии упаковок и ящиков он обнаружит нечто нежелательное, что, в соответствии с точным выполнением имеющихся у него инструкций, должно было помешать направлению всех этих вещей в Лонгвуд.

Как выяснилось, на подарках была выгравирована буква N, увенчанная короной. Это обстоятельство губернатор посчитал чрезвычайно нежелательным и опасным. Капитану Хивайсайду, который привёз подарки из Китая и который получил разрешение посетить Лонгвуд вскоре после прибытия на остров, было приказано губернатором хранить полное молчание об этом обстоятельстве при общении со всеми французами.