– Не думал, что ты знакома с Ринусом.

– Ты упоминал о нем после смерти Дисы. Ты тогда сам чуть не погиб, но я поняла, что ты ему доверяешь. Может, попросишь его о помощи?

– Нет. – Йона посмотрел на Сагу, и таких темных глаз она у него еще не видела. Сага испугалась.

– Перестань! Йона! Скажи, что ты не по правде.

– Как далеко все зашло? – хрипло спросил Йона.

– Когда Юрек похитил Пеллерину, я запаниковала и пыталась связаться с тобой. У меня не было другого выхода!

– Сага… – Йона тяжело поднялся.

– У меня началась паника, – едва слышно повторила она. – Я подумала, ты расскажешь, где останки Игоря.

– Что именно ты сделала? – спросил Йона.

– Может, это ерунда… Я подумала, что, если человеку приходится скрываться, ему нужна помощь… Нолен ради тебя на все готов, но тут на него надежды мало… и я вспомнила про Ринуса, позвонила ему в Амстердам, разговаривала с каким-то мужчиной по имени Патрик… он сказал, что Ринус на работе, и я оставила свой номер… мне никто не перезвонил.

– Юрек мог добраться до твоего телефона?

– Прости, – прошептала Сага.

– Тогда он скоро похитит мою дочь.

Йона шагнул к двери.

– Беги! – сказала Валерия.

Закрывая дверь, Йона еще слышал, как Сага в палате твердит: “Прости!”

Люми методично осматривала центр первой зоны в прибор ночного видения, задерживая взгляд на кустах и старой деревянной мебели возле брошенного жилого дома.

В эту ночь стояло божественное спокойствие.

Люми посмотрела на заколоченную дверь и забитые пятнистой от сырости фанерой окна.

Чтобы снова увидеть картинку целиком, она опустила бинокль и выглянула. Главное – не расслабляться.

В последние дни температура опустилась ниже нуля, и небо сегодня ночью было необычайно ясным для Центральной Европы.

Без прибора ночного видения старый дом сливался с темнотой. Время от времени сквозь кусты и ветки мигали фары тяжелых фур, проезжавших по шоссе.

Над ближайшим районом Мархезе стеклянным куполом высился серый свет, а вдали городское освещение Верта улавливало частицы влаги, висевшие в воздухе, отчего по ночному небу словно ходило волнами бесцветное северное сияние.

Люми снова взялась за прибор ночного видения. Начала с ближайших к сараю метров, потом оглядела весь участок, в подробностях рассмотрела деталь машины в канаве. Сквозь нее проросла трава, и деталь казалась Люми похожей на гигантскую бигуди с клоком волос.

Этой деталью был барабан уборочного комбайна.

Люми проследила взглядом ухабистую гравийную дорогу от сарая, вокруг пастбища и до самого шлагбаума, где она простилась с отцом.

Над полями висели туманные сумерки.

Люми подумала, насколько она утратила уверенность в себе, и заплакала.

Проверяя узкую дорогу, ведущую к шоссе, она снова с тревогой вспомнила, как отпустила отца туда, откуда он, возможно, не вернется, прямо к человеку, от которого он хотел спрятаться.

Первый день, который Люми провела наедине с Ринусом, вышел напряженным и молчаливым.

Оба выполняли свои обязанности, соблюдали график, но, когда один из них заканчивал смену, ел, принимал душ и ложился спать, пустого времени оставалось еще много.

Они стали составлять друг другу компанию, приносить друг другу кофе, болтать, а со временем начались и серьезные разговоры.

Ринус понимал, что Люми неспокойно из-за ссоры с отцом, и рассказал, как в первый раз много лет назад услышал про Юрека Вальтера.

– Йона позвонил мне по зашифрованной линии, и я рассказал об этом вот месте. Я хотел, чтобы он приехал сюда, укрылся здесь вместе с вами, но он сделал другой выбор… Тебе, наверное, было четыре года, когда ты покинула Швецию.

– Три.

– Но ты жива, у тебя собственная жизнь.

Люми кивнула в темноте и посмотрела в бинокль на отдаленную теплицу.

– У меня теперь своя жизнь… я выросла с мамой в Хельсинки, была такая застенчивая. А теперь живу в Париже, у меня куча друзей, в голове не укладывается… У меня такой замечательный парень, я и не думала, что так будет… я всегда думала: кому я нужна?

– В юности все мы распыляемся на юных, – пробормотал Ринус.

– Может быть.

– Йона знает, что у тебя есть парень?

– Я рассказывала.

– Хорошо, – кивнул Ринус.

Об этом своем первом разговоре с Ринусом Люми и думала, передвигая стул и прибор ночного видения к зоне номер три. Она спокойно сходила за бутылкой воды, одеялом и снайперской винтовкой, которую положила на пол у стены рядом с собой.

Она села и бросила взгляд в темноту. Через окошко просматривались только красные огоньки телемачты и размытый свет Эйндховена – города, расположенного километрах в двадцати.

Возле главного вокзала имелось студенческое общежитие, где Йона снял для нее комнату на случай, если ей придется бежать.

Люми поднесла к глазам прибор ночного видения, и тут вошел Ринус с двумя банками кока-колы и пакетом горячего попкорна.

Его смена еще не началась, но он обычно появлялся на час раньше, чтобы поболтать.

– Сумел поспать?

– Вздремнул одним глазком, – усмехнулся Ринус, вручая Люми банку.

– Спасибо.

Люми поставила банку на пол, рядом с винтовкой, и стала осматривать ближайший участок зоны, гравийную площадку и поваленную ограду с колючей проволокой на краю пастбища.

Ринус поедал попкорн. На его монитор передавали картинку камеры, установленные в гараже и рядом с сараем.

Люми по отработанной схеме осматривала пастбище до самой рощицы, в которую вел подземный ход.

– Я думал о том, что ты сказала утром: что ты все-таки говорила с отцом, что вы вели долгие беседы. Я со своим так и не… Его звали Шра, я говорил? Такие имена водятся только здесь… он никогда не бывал севернее Вааля. Мы были убежденные католики, и… папа, конечно, добра хотел, но для меня это было как тюрьма. Церковь, пост.

– А мама?

– Она пару раз приезжала к нам с Патриком в Амстердам, но вряд ли по-настоящему приняла, что он – моя единственная любовь. Даже когда я сказал, что мы собираемся пожениться.

Люми перевела прибор ночного видения на большой тракторный ковш на краю рощи.

– До Лорана у меня были отношения с женатым мужчиной старше меня, с одним галеристом, – призналась она.

– Я тоже через это прошел. – Ринус поставил мешочек с попкорном на пол. – Не в смысле галериста, в смысле мужчины старше себя…