— Государь, — обратилась танша, — из двенадцати танов Яса на лицо только двое — я и Аамут. И мало надежд, что мы согласимся. Нет смысла больше заседать.

Кхассав был согласен полностью. Он совсем не так планировал эту встречу, и раз она столь отвратительно завернула в никуда, был рад побыстрее закончить. Надо будет позднее поговорить с Бану один на один, лучше после коронации, чтобы наверняка иметь власть выгонять мать отовсюду. Она должна узнать сущность его идеи от него самого, чтобы был шанс наверняка расположить таншу к себе.

Поджав губы, государь глянул на Тахивран. Надо же так все испортить! Воистину, склочная баба. Самая настоящая.

Не только Кхассав вырос во многом без матери — она тоже едва ли знала сына, и лад меж ними оказывался невозможен. Тахивран считала Кхассава заносчивым и неблагодарным мальчишкой, вздорным, взбалмошным романтичным юнцом, который напутешествовался всласть и напридумал о правлении полную чушь. Кхассав считал мать ограниченной и действительно тупой марионеткой в руках деда, которая никогда не видела сражения и едва ли имеет представление о главном в жизни.

— Благодарю за уделенное время, тану Яввуз, — Кхассав поднялся, протянув Бану руку. Он, как обычно, улыбнулся располагающе и до неприличия лучезарно, и Бансабира уступила харизме, пожав в ответ.

Когда северяне скрылись за дверью, Кхассав перевел глаза на мать и с черным от негодования лицом спросил устрашающим голосом:

— Какая мразь донесла тебе об этой встрече?

Тахивран даже замолчала от удивления: в таком тоне с ней не разговаривал никто уже много лет.

— Как ты смеешь так говорить с матерью? — попытался вступиться Аамут тише, чем ерепенился прежде.

— КАКАЯ МРАЗЬ?! — заорал государь и, зная, что ответа не дождется, объявил:

— Моя коронация переносится на завтра.

— Но приготовления и гости…

Кхассав не слушал.

* * *

На другой день он стал государем великодержавного Яса. Светлейшим раманом Кхассавом VII.

* * *

А на первое марта, объявил государь, пусть назначат торжественный прием тех, кто не успел приехать пораньше. Главное по всем бумагам и перед всей столицей он отныне — владыка.

* * *

Таны съезжались в столицу тем скорее, чем ближе оказывался первый день весны. За неделю до установленного срока прибыл Иден Ниитас и на этот раз вполне серьезно — насколько мог, щурясь, хихикая, и постоянно причитая и повторяя слова — завел с Бану речь о давнем сговоре.

Показано 48 из 67 страниц

◄ 1 2… 46 47 48 49… 66 67 ►

Её братцу уже одиннадцать. О помолвке пора заявить во всеуслышанье. Его правнучке правда, пока только четыре, но уже имеет смысл. Бансабира не спорила, соглашаясь, однако в душе отчаянно начинала перебирать в уме, каким образом можно хоть как-то повлиять на наследование в доме Ниитас так, чтобы Иден не понял, что к чему, и не обиделся. Ведь что ни сделай, дед точно поймет: Иден может сколько угодно строить из себя идиота, но соображает он здорово.

Наличие живого Идена Ниитаса, который, похоже, планировал пережить всех остальных танов, расстраивало прибывшего Яфура. В коем-то веке Каамал-Льстивый-Язык прибыл не по-свойски похудевшим, бледным и одетым для него почти скромно: в кольцах было всего шесть пальцев из десяти, да и пуговицы на камзоле из мирассийских шелков не золотые, а из черного дерева, которое доставляли морскими путями оттуда же. На торжестве Яфур был невиданно мрачен, огрызался и старался не разговаривать ни с кем. На Бансабиру поглядывал с каким-то необъяснимым выражением. При всяком приближении невестки, пытался скрыться из виду, и её соболезнований по кончине второго сына почти не слышал.

Впрочем, соболезнований Яфур не слышал ничьих. Время от времени он начинал волком смотреть на собравшихся, подозревая в смерти Этера всех и каждого, потом успокаивался, покрасневшие глаза белели, зрачки сужались, и Яфур становился то плаксив, то по-тихому злобен.

Все торжество он провел в далеком углу, и, побаиваясь, другие таны не стремились беспокоить его. Даже Бансабира. Сначала Яфур думал, что стоит ей подойти, она возьмется тут же без умолку трещать о наследственных правах Гайера. Сам Яфур на сей счет становился все более растерянным с каждым днем: если жена Этера не родит, ему хоть самому снова женись. Или — согласиться на Гайера.

Бану, осознав, что неугодна свекру, больше не приставала и не преследовала. К тому же, её внимание все время оказывалось занято то Иденом, то Кхассавом, то Хабуром, то Дайхаттом. У последнего танша вполне искренне спросила, отчего с ним не прибыла Иввани, и Аймар сообщил, что не стал рисковать положением беременной.

— Ей, наконец, четырнадцать, и мы рискнули, — поведал Аймар вполне по-семейному. Выглядел он довольным и цветущим, и Бансабире только оставалось надеяться, что с Иввани все хорошо.

К концу празднования Бану снова нашла деда и сказала, что договорную свадьбу между ними стоит устроить как можно раньше — хотя бы, как только Адар войдет в брачный возраст. Она умалчивала о причинах, но, если в четырнадцать Адар не окажется в браке по законам Яса он, как кровный брат тану Яввуз станет представителем дома и должен будет переехать в столицу. Именно отсутствие такого ценного заложника во многом развязывало Бансабире руки, и танша хорошо понимала, что сколько бы власть ни менялась, а от такого удобного закона отказываться не станет ни один разумный государь.

Кхассав VII Яасдур назло матери и жене полвечера приударял за водными женами, которых уже имел двух, а другую половину ходил среди танов и болтал на разные темы. Бансабира старалась не попадаться ему на глаза, сколько могла, но Кхассав все равно находил.

— Будь здесь Сагромах, он вел бы себя скромнее, — замечал Хабур, стоя рядом с таншей.

Бансабира была полностью согласна. Сагромах так и не приехал, прислав весть, что на всех собраниях доверяет представлять свои интересы жене и Хабуру. Кхассав воспринял новость спокойно: конечно, кто-то из родителей всегда должен быть с детьми. Так уж вышло, что между Пурпурным и Лазурным домами сейчас наследники были общие, так что вполне естественно, что одного из двух танов во дворце нет.