– Не заткнусь. С какой стати? Я не единственный в театре слышал о миссис Констанции Гузман.

– Миссис Констанции Гузман? – повторил Аллейн.

– Слегка сумасшедшая миллионерша, у которой нюх на антиквариат.

– Да?

– Да. Гарри Гроув все про нее знает. Так же, – дерзко добавил Джереми, – как и Марко, и Чарли Рэндом.

– И что там с Гузман?

– Как излагал Гарри, – начал Джереми с неприкрытой иронией, – она вовсю обхаживала Марко, в тот его феноменальный сезон в Нью-Йорке три года назад. Гарри тогда тоже был в труппе. Похоже, пятидесятипятилетняя миссис Гузман, страшная, как смертный грех, до умопомрачения влюбилась в Марко. Буквально – до умопомрачения. У нее знаменитая коллекция картин и других произведений искусства. И вот она закатила сказочную вечеринку – сказочную даже по ее меркам, – а после ее завершения попросила Марко остаться. Она повела его в тайную комнату и показала коллекцию сокровищ, которую, по ее словам, никто прежде не видел. – Джереми замолк.

Аллейн улыбнулся уголком рта и поднял правую бровь. Фокс кашлянул. Перегрин устало произнес:

– О, господи.

– Я прекрасно понимаю, – с достоинством продолжил Джереми, – о чем говорю. За закрытыми дверями миссис Гузман показывала Маркусу Найту ювелирные изделия, табакерки, редкие книги, яйца Фаберже – сплошь шедевры. Каждый экспонат – мечта коллекционера. И все сокровища, призналась миссис Гузман, куплены на своего рода подпольном международном черном рынке. Очень многое было когда-то украдено. У нее агенты по всей Европе и в Азии. И все сокровища она держит только для того, чтобы втайне наслаждаться. А Марко показала, только чтобы почувствовать себя в его власти. И откровенно на него набросилась. Бедолага еле выскользнул – ну, так он рассказывал. В те дни он дружил с Гарри и как-то вечером, за выпивкой, все ему выложил.

– А как узнали вы?

Перегрин воскликнул:

– Я помню! Это когда я рассказывал труппе о перчатке!

– Точно. Гарри сказал, что нужно рассказать обо всем миссис Констанции Гузман. При этом бросил взгляд – наверное, можно его назвать «веселым» – на Маркуса, который побагровел. Тем вечером я, Гарри и Чарли Рэндом сидели в пабе, и Гарри поведал нам байку про Гузман. Надо признать, он просто уморительно изображал, как миссис Гузман гнусавит: «Я бечтаю быть в вашей власти. Придадлежать вам. И только попробуйте предать бедя. Ах, у вас такой билый попка».

Перегрин сердито зарычал.

– Да, – кивнул Джереми. – Прекрасно зная твое отношение к театральным сплетням, я не пересказывал тебе эту историю.

– А остальные ее слышали? – спросил Аллейн.

– Думаю, слышали.

Перегрин покачал головой.

– Гарри наверняка рассказал Дестини.

Джереми помрачнел.

– Да, – подтвердил он. – На вечеринке.

Аллейн сказал:

– Попрошу вас отправиться к вашему хранилищу в сопровождении двух полицейских, извлечь перчатку и передать им. Напишете подробную объяснительную. Будет ли предъявлено обвинение, в данный момент сказать не могу. Ваши действия, на мой взгляд, граничат с безумием. Формально, согласно вашим же показаниям, вы вор.

Джереми, побледневший так, что веснушки казались коричневыми конфетти, повернулся к Перегрину и, запинаясь, произнес:

– Я был так несчастен. Какое-то помутнение нашло. Мне было плохо.

Он двинулся к двери. Перед ним вырос массивный, но быстрый Фокс.

– Минуточку, сэр, если позволите…

– Все в порядке, Фокс, – остановил его Аллейн. – Мистер Джонс, езжайте к хранилищу. Два наших сотрудника встретят вас там, примут перчатку и пригласят вас в Скотленд-Ярд. Хорошего дня.

Джереми быстро вышел. Было слышно, как он торопливо спустился по лестнице.

– Подождете секундочку, Джей? – спросил Аллейн. – Фокс, организуйте, пожалуйста.

Фокс подошел к телефону и устроил неслышный разговор со Скотленд-Ярдом.

– Этот молодой олух – ваш близкий друг? – поинтересовался Аллейн.

– Да. Мистер Аллейн, я понимаю, что не в силах ничего сделать, но мог бы я сказать одну вещь?..

– Разумеется, отчего же нет?

– Спасибо. Собственно, даже две вещи. Первое: из того, что вам сказал Джереми, ясно, что у него не было никакого мотива грабить сейф прошлым вечером. Так?

– Если все сказанное им – правда, то так. А если он открыл только то, что мы все равно нашли бы, и утаил остальное, придумать мотив несложно. Однако мотивы – не главное в полицейской работе. В настоящее время мы занимаемся сбором неоспоримых фактов. А что еще вы хотели сказать?

– Боюсь, это не слишком важно после ваших слов. Джереми, как вы заметили, мой ближайший друг, и меня поэтому можно счесть предвзятым. Тем не менее, я хочу заявить для протокола, что он один из самых миролюбивых людей, каких можно встретить. Импульсивный. Вспыльчивый, как бывает иногда у рыжих. Ранимый. Но мягкий по сути, неспособный на… на то, что произошло. Здесь я уверен в Джереми, как в самом себе. Конечно, подобные доводы не пробьют брешь в полицейском расследовании. Но можете спросить любого, кто знаком с ним, – я уверен, реакция будет такая же.

– Выражаясь словами бесчеловечного и закоснелого полицейского, – весело сказал Аллейн, – я вам очень благодарен. Не всегда незаинтересованные свидетели дают самые важные показания, и я рад был услышать ваше мнение о Джереми Джонсе.

Перегрин уставился на Аллейна.

– Прошу прощения?..

– За что?.. А не могли бы вы прояснить ситуацию с Найтом, Мид, Брейси и Гроувом? Что там за игра? Обиженная характерная актриса и оскорбленный ведущий актер? Прима хитрит, а второй юный актер идет на подъем? Или что?

– Странно, что вы меня спрашиваете, раз уж сами так все точно представляете, – съехидничал Перегрин.

– А блестящий молодой дизайнер попал в рабство без надежды на счастье?

– Совершенно верно.

– Хорошо, – кивнул Аллейн. – Пока оставим его. У вас есть догадки, о каком американском покупателе может идти речь?

– Нет. Это не для прессы. Так я понял из слов Гринслейда.

– Случайно, не миссис Констанция Гузман?

– Боже милостивый, я понятия не имею, – сказал Перегрин. – Возможно, мистер Кондусис ее и не знает. Да это и не так важно.

– Думаю, он все же знает ее. Она была среди его гостей на «Каллиопе» во время катастрофы. Спаслась одной из немногих, если я правильно помню.

– Погодите-ка. Что-то такое было…

– С удовольствием подожду.

– Я только что вспомнил… хотя, может, это вовсе ни при чем… я вспомнил один случай во время репетиции. Кондусис приехал сказать мне, что можно использовать театр для рекламы. Во время нашего разговора явился Гарри. Сиял, как обычно, и нисколько не смутился. Приветствовал мистера Кондусиса, как давно потерянного дядюшку, спросил его, ходил ли тот на яхте в последнее время, и, кажется, попросил напомнить о нем миссис Г. Разумеется, есть тысяча и одна миссис Г., но когда вы сказали о яхте…