Традиционные церкви Германии еще в XIX веке отличались национализмом, враждебным отношением к социализму и антисемитизмом, и им было трудно противостоять нацистской партии, хотя католики сопротивлялись ей сильнее, чем протестанты, по крайней мере до прихода Гитлера к власти. После отречения от престола кайзера в ноябре 1918 года евангелические церкви лишились своего главы (их решения утверждал светский правитель), так что они «создали рыхлую ассоциацию из двадцати восьми немецких церквей». Более того, лютеране, которые верили в то, что бог является в истории многократно, а не один раз в лице Христа, оказались «трагически не защищенными от атмосферы тогдашней эйфории». «Христос пришел к нам через Адольфа Гитлера», – говорил один из них.[577]

При этом Розенберг не хотел, чтобы религиозных организаций было слишком много. Подобно Гитлеру и Гиммлеру он понимал, что, если традиционные церкви так решат (чего они, как уже говорилось, не сделали), они могут стать единственной реальной угрозой для национал-социализма. Лягард говорил, что «государство не может создать религию», потому что религия есть нечто, касающееся человека и его души, либо, «если человеку повезло родиться немцем, человека и души его народа». Это беспокоило Розенберга.

«Миф ХХ века» прочло множество людей. Протестантский пастор Генрих Хефмайер, опубликовавший свою критику «Мифа» в 1935 году, признавал, тем не менее, что книгу прочли «все те люди, что не блещут интеллектом».[578] Может быть, этим объясняется то, что ни один из обвиняемых, оказавшихся на одной скамье подсудимых вместе с Розенбергом, не признался в том, что читал эту книгу.

По своим великим замыслам богослов Якоб Вильгельм Хауэр (1881–1962), основатель движения «Германская вера», достоин сравнения с Розенбергом. У него, как утверждает историк и антрополог Карла Певе, были миллионы последователей, включая таких знаменитостей, как Матильда Людендорф, Дитрих Клаггес, популярный романист Ганс Гримм и популярный автор книг по антропологии Г. Ф. К. Гюнтер.[579]

Как думают некоторые исследователи, Хауэр задумал создать политическую религию и, подобно Розенбергу, хотел сделать свои идеи идеологической базой национал-социализма, хотя он не пользовался такой поддержкой нацистских вождей, как Розенберг. Испытавший сильное влияние Рудольфа Штейнера и его антропософского движения, которое возвещало начало новой эры духовного творчества, Хауэр обитал в той же интеллектуальной и культурной среде, что и Розенберг. Он черпал свои представления из мистики Volk и Средневековья и считал, что грандиозная индо-германская традиция включает в себя буддизм и индуизм, Грецию и средневековую Германию, а также, если говорить о севере, Эдды и исландские мифы.

Кроме того, у него были еще три взаимосвязанные концепции: быть «пойманным» священным, идти, куда ведет тебя сильная личность, и понимать нужды времени. Эти вещи, думал – или надеялся – он, должен сочетать в себе религиозный и политический гений, который инстинктивно учитывает время и место – то есть этническую обстановку момента. Сюда добавлялся социальный дарвинизм (и ницшеанство), который должен был учитывать «неоспоримую жестокость» мира – готовность идти на конфликт и связанное с ней чувство героизма, «позволяющее нам наслаждаться схваткой жизни, в которой мы побеждаем и проигрываем, радуемся и страдаем, испытываем боль и наслаждение, желание жить и готовность умереть». Это религия крови и почвы (до зевоты знакомая немецкая концепция). Народ не сможет обновиться под воздействием христианской идеи спасения. Вместо этого народ должен понять, что спасение придет к нему из его собственного психологического центра.[580]

Хауэр утверждал, что только политико-религиозный вождь поможет Германии найти истину, а кроме того, он выделял несколько специфических аспектов «конкретного содержания» своей «Германской веры», а именно: великие деятели немецкой истории были пророками, немецкая земля была местом, где совершались откровения, бог избрал немцев и их образ жизни, Германия была особой формой явившего себя божества, битва и трагедия были вечными законами жизни людей – в силу всего этого Германия «была ближе к небу, чем любой рай». «Послушание вождю есть наивысшее благо и самый блаженный мир».[581] Его по сути языческая религия создавала свои собственные символы, и людей здесь во многом сплачивала война на истощение христианства.[582] Хауэр хотел разрушить «секуляризованное христианство» (как он его называл) и заменить его верой в Третий рейх.

Наряду с этим существовал ряд других неоязыческих сект, включая «Общество богопознания» Матильды Людендорф с его крайним национализмом, которое стремилось к обретению «бессмертия расы или народа» с помощью жесткого соблюдения некоторых заповедей – одна из них говорила, что, поскольку смерть неизбежна, нужно, не пропуская ни одного дня, служить Volk. Другой подобной сектой были унитарии Зигрид Хунке, которая учила тому, что все люди разные с духовной точки зрения, но им всем необходимо жить в обществе, которое постоянно ставит под вопрос их верования, которые должны меняться на протяжении жизни.

Все эти вещи отражали идею Ницше о «воле к более сильному и высшему существованию».[583]

* * *

Несмотря на хитроумные (часто претендующие на мудрость) идеи и оправдания действий нацистов со стороны протестантских и самодеятельных богословов, Третий рейх давил на христиан все сильнее по мере роста уверенности в устойчивость своего положения у нацистов. Хотя сначала религиозное образование сделали обязательным, позже учеников школ освободили от обязанности посещать общую молитву, а религию как предмет убрали из экзаменов при окончании школы. Затем священникам запретили преподавать религию в специальных классах. К 1935 году, по подсчету Брайана Мойнехэна, гестапо арестовало семь тысяч протестантских пасторов, осмелившихся осудить нацизм с кафедры. В 1937 году гестапо вынесло постановление, сделавшее противозаконной подготовку кандидатов для служения в Исповедующей церкви, а Мартина Нимеллера, ее путеводный свет, отправили в концентрационный лагерь, потому что он отказался от сотрудничества.[584] (Санитар концлагеря Заксенхаузен говорил, что Нимеллер был создан «из железа».)

В 1936 году началась травля католических монастырей: монахов и монахинь обвиняли в незаконной торговле валютой и сексуальных преступлениях. В этом же году митинги в Нюрнберге приобрели откровенно языческий характер – песни, или гимны, которые там пели, казались пародией на христианское богослужение: