Благодаря влиянию богословия Барта, которое поначалу было особенно сильным в Германии, на момент прихода к власти нацистов в 1933 году он был заметной фигурой. Вскоре Барт оказался одним из лидеров – если не важнейшим лидером – церковной оппозиции национал-социализму, которая выразила свою позицию в Барменской декларации 1934 года.[564] В апреле предыдущего года под влиянием нацистов была создана «Евангелическая церковь немецкого народа», провозгласившая свои ключевые принципы, к которым, среди прочего, относился антисемитизм, заявила о запрете на браки между «немцами и евреями» и завершила свою декларацию такими словами: «Нам нужна такая Евангелическая церковь, которая укоренена в нашей нации».[565]

Как ответ на это появилась так называемая Исповедующая церковь, среди основателей которой был и Барт. Ее сторонники отвергли попытку создать немецкую церковь, а также ее основу – нацистскую концепцию «крови и почвы». В мае 1934 года представители Исповедующей церкви встретились в Бармене и написали свою декларацию на основании подготовленного Бартом наброска, где отвергали «ложное учение» о том, «что в нашей жизни якобы могут существовать области, где мы принадлежим не Иисусу Христу, а иным господам». Сам Барт отказался принять присягу безусловной верности Гитлеру, был смещен со своего поста и вернулся в Базель, где продолжал выступать в поддержку евреев.[566]

Вступив на свой пост, Гитлер какое-то время старался поддерживать хорошие отношения с церквами. Он говорил Геббельсу, что лучше всего «пока вести себя сдержанно и хладнокровно пресекать всякие попытки оказывать неповиновение или вмешиваться в дела государства». На самом же деле фюрер презрительно отзывался о лютеранском духовенстве как о «ничего не значащих мелких людишках… У них нет ни религии, к которой можно было бы относиться серьезно, ни великой позиции, подобной Риму, которую нужно было бы защищать».[567]

Гитлер признавал организационную силу Католической церкви и даже, хотя папа осудил в 1931 году фашизм версии Муссолини как «языческое поклонение государству», два года спустя подписал конкордат с Ватиканом. Со стороны Ватикана над соглашением работал преимущественно кардинал Эудженио Пачелли, государственный секретарь Ватикана, ставший позднее папой Пием XII, который в 1920-х был нунцием в Мюнхене и жил в Берлине. Пачелли удалось отстоять монополию Престола в Германии и сохранить в какой-то степени контроль над образованием ценой дипломатического признания нового режима. (Его спорная биография не входит в круг того, что мы рассматриваем в данной книге.)

Нацисты постепенно подчиняли себе сферу религиозного обучения. Появились новые правила, обязывающие любого родителя заботиться о религиозном образовании детей. Семь католических праздников стали официальными нерабочими днями, а членов нацистской партии, покинувших церковь, заставили туда вернуться. До 1936 года в немецкой армии следили за тем, чтобы каждый солдат был членом Католической или одной из евангелических церквей.

Дальнейшие события показали, что все это было скорее тактическим маневром. Многие считали, что реальной основой нацизма была ницшеанская «смерть бога». Недавно Ричард Штайгман Галл, однако, показал, что нацисты – включая Гитлера – никогда не пытались осуществить свои начальные намерения, в частности свою знаменитую попытку ввести или возродить «языческие» идеалы. Вместо этого нацисты сначала придерживались плана, который носил название «позитивное христианство», где было три ключевые идеи: «духовная борьба с евреями, пропаганда новой общественной этики и синкретизм, направленный на преодоление конфессиональных разделений между протестантами и католиками».

«Позитивные христиане» видели в нацизме борьбу, подобную борьбе Христа, который, как они считали, вел кампанию против евреев. Гитлер, подобно многим нацистским вождям, считал, что Иисус не еврей и что Ветхий Завет следует устранить из христианского вероучения.[568] Второй элемент «позитивного христианства», социальная этика, отражает лозунг: «Общественные потребности выше личной жадности». Эти с виду невинные слова давали нацистам нравственное оправдание, когда те управляли экономикой. Они уверяли, что главным образом стремятся положить конец классовой вражде в Германии и создать, или, точнее, воссоздать, «народное сообщество», естественную и гармоничную целостность.

Последний элемент «позитивного христианства» – стремление к «новому синкретизму» – был в каком-то смысле наиболее важным, поскольку многие нацистские вожди видели в разделении между католиками и протестантами величайшее препятствие для национального единства, которое надо устранить, чтобы вести общество по задуманному пути. Гиммлер говорил об этом совершенно ясно: «Нам надо опасаться мировой державы, которая использует христианство и его структуры, чтобы воспрепятствовать нашему национальному воскресению такими методами, которые нам во всех местах известны». У него были антиклерикальные настроения, но он, по его утверждению, не был противником христианства. Возвышение Volk, общества как мистического, почти божественного явления было главным инструментом преодоления разделений между христианами, а в то же время политическим маневром в битве с враждебными идеями Маркса и материалистических экономистов Запада.[569]

Больше богословствований (над которыми многие нацисты, несмотря на заботы Гиммлера, потешались), «позитивное христианство» стремилось действовать – помогать Volk, поддерживать святость семьи, хранить здоровье, практиковать антисемитизм, участвовать в зимней программе раздачи еды бедным, – а не слишком много думать. В самом деле, эти дела как будто предохраняли от размышления, что в очередной раз отражает страх нацистов перед христианством как самым мощным соперником.

В годы существования Веймарской республики рационалисты – ученые и преподаватели – непрерывно сражались с националистами, пангерманистами, которые устойчиво верили в избранность Германии, уникальность ее истории, врожденное превосходство ее героев. В «Закате Европы» Освальда Шпенглера говорилось о том, насколько Германия отличается от Франции, США и Великобритании, и такое привлекательное для Гитлера представление становилось все популярнее среди нацистов, по мере того как они приближались к захвату власти. Время от времени Гитлер обрушивал удары на современное искусство и его творцов. Подобно другим вождям нацистов, по своему складу он был антиинтеллектуальным человеком: он считал, что в истории по-настоящему великие люди – это деятели, а не мыслители. Однако существовало одно исключение из этого правила, пример одного мыслителя, который был для германского общества совершенным аутсайдером.