— Говорю это, чтобы ты меру знал и не зарывался. Только отзвонишь. Никаких активных действий!

К Сергею тут же вернулось в хорошее расположение духа.

— А если мне придется поступиться принципами и кое-где заночевать?

— Меня это не касается. Я имел в виду процессуальные действия.

— И я про процесс.

— Иди ты! — беззлобно отмахнулся Злобин.

Сергей рассмеялся.

— Так, теперь о грустном, — Злобин перешел на начальственный тон. — Утром у меня печальные хлопоты. Друга хоронят. Тебя это не касается. До одиннадцати утра действуешь по личному плану. Встречаемся…

— Давайте здесь. Заодно позавтракаем по-людски.

Злобин согласно кивнул.

— Еще что? — Он, задумавшись, сунул руку в карман. — Вот что. Я выйду покурить. А ты закажи кофе. Под него и договорим. Что-то у меня от московских скоростей голова уже плохо варит.

Он вышел на улицу. С наслаждением вдохнул холодный воздух.

Справа накатывал шум Бульварного кольца. Совсем рядом с цокающим звуком с карниза падали капли и бились о мокрый асфальт.

Злобин сосредоточил внимание на неровном ритме капели. Зачем-то стал считать удары. На четырнадцатом в голове улеглась свистопляска мыслей. Осталась только одна.

— Не наш уровень, не наш уровень, — пробормотал Злобин.

В кармане, разорвав тишину и распугав мысли, как всегда не вовремя зазвонил мобильный.

Чертыхнувшись, Злобин достал этот миниатюрный генератор больших проблем. Номер на определителе был незнакомым.

— Да, слушаю!

— Возвращаясь домой, будь осторожен. Но приди один. Так надо, — произнес в трубке мужской голос.

— И кто это мне советы дает? — с нажимом в голосе поинтересовался Злобин.

— Странник, — ответила трубка.

И связь оборвалась.

Злобин оглянулся на парные красные огоньки, медленно ползущие вниз по Нижней Масловке. Сергей явно не спешил, словно надеялся, что шеф передумает, и к дому они подъедут на машине, а потом он, Сергей, проверит подъезд и сопроводит Злобина до дверей квартиры.

Элементарный здравый смысл требовал поступить именно так. Но Злобин отдавал себе отчет, что вступает в сумеречную зону, где нет общепринятых норм и правил, прописных истин и стандартных решений. И шагнуть за черту обыденности он должен один.

Он с раздражением на самого себя подумал, что попросту малодушничает и медлит сжечь за собой мост. Резко махнул рукой, машина Сергея, коротко бибикнув на прощание, прибавила скорость.

Злобин убедился, что «Волга» проскочила последний перекресток и понеслась к тоннелю, развернуться Сергею теперь будет негде, — и шагнул в сырую темноту, разлитую между домами.

О папку с документами терся пакет, источая одуряющий аромат домашней выпечки. С подачи Сергея они оба отоварились в обжорке сухим пайком. Странно, но после сверх сытного ужина слюнки от вида и запаха пирожков все-таки потекли, да еще так, что, не споря, решили взять по десятку каждого вида: с печенью, с яйцом и луком, с картошкой и с ливером.

Сейчас Злобину подумалось, что ничего более ирреального, чем четыре десятка пирожков в руках у идущего в полную неизвестность, вообразить невозможно.

— Красная Шапочка, елки зеленые! — пробормотал он.

Остановился. Впереди лежал скупо освещенный и изрядно захламленный колодец двора. Свет из окон цветными пятнами разукрасил прямоугольную площадку с кольцом фонтана в центре. Машины, забившие дорожки у подъездов, напоминая впавших в летаргию разномастных тараканов, равнодушно пялили мертвые глаза-фары на одинокое человеческое существо, вынырнувшее из темноты.

Злобин совершенно явственно почувствовал границу, которую ему предстояло перешагнуть. Смертельная опасность зверем распласталась впереди, дышала в лицо холодным сквозняком.

«Быки с дробовиками? Ловкий мальчик на легких ногах с шилом в кулаке? Двое с „ТТ“ с глушителями? Один валит, второй страхует; контрольный выстрел в затылок, стволы в мусорный контейнер — и пиши протокол, контора! Черт их знает. — Злобин нервно втянул воздух. Пахло помойкой и сырой землей. — Что гадать? Идти надо. И какой идиот сказал: „Предупрежден, значит — наполовину спасен“? Как это, — быть наполовину трупом?» — усмехнулся Злобин.

Он достал из кармана пистолет, взял в правую руку, прикрыл пакетом с пирожками, папку сунул по левую подмышку. Ничего особо секретного в ней не было, не страшно и обронить, чтобы освободить руку.

Злобин сжал зубы и, сторожко прислушиваясь и обшаривая глазами двор, пошел по дорожке. Заставил себя остановиться в луже света, растекающейся на асфальте под мигающим фонарем. Кто страховал и кто поджидал, должны были его узнать.

Дальше он двигался мерным шагом, стараясь ничем не выдать своего напряжения. И с каждым метром отчетливо чувствовал, как напряжение, разлитое вокруг, все больше уплотняется, делается осязаемо вязким и липкой массой преграждает путь.

Он обошел круглую клумбу, в центре которой белело кольцо давно умершего фонтана. Мертвенно бледное тело какого-то гипсового уродца торчало на исписанной английскими непечатностями тумбе. Безголовое бесполое существо указывало путь к злобинскому подъезду обрубком единственной руки.

Но Злобин остановился. Внутренний голос подсказал, что все, что должно произойти, случится именно здесь, у уродливого божка неизвестного культа, а не в гулкой тишине подъезда или в необжитой пустоте квартиры.

Слева в темноте померещилось движение. Заблудившийся ветер потревожил мокрую газету или неосторожный шаг чавкнул по влажной земле, — Злобин решил не дожидаться ответа. Заранее решил, как действовать при первом же признаке нападения. И тело моментально, не дождавшись команды, само начало действовать.

Папка шлепнулась на землю. Правая рука взлетела вверх. Из-за пакета высунулся ствол пистолета.

Следом по плану должен был последовать окрик, исполненный прокурорским голосом.

Но тугой удар ткнул в плечо, парализовав болью мышцы. Второй удар врезался под дых, одновременно резиновый обруч стиснул горло, пережав крик. В глазах заплясали красные пятна, а ноги сделались ватными.

Злобин сипло, с надрывом всосал воздух, пальцами левой попытался сорвать с горла невидимую удавку. И к ужасу своему увидел, что правая, сжимавшая пистолет, против воли безжизненной плетью валится вниз. Указательный палец, вдруг омертвев до каменной твердости, с отчаянным усилием жал на спусковой крючок, но не мог сдвинуть его ни на миллиметр.

«Опять тем же ломом по тому же месту», — заторможенно, как перед провалом в обморок, подумал Злобин.

Он внутренне приготовился получить оглушительный звуковой удар, от которого все рвется внутри и сознание срывается в густой мрак забытья.