– Я пошлю им вдогонку проекцию, заставлю вернуться. Энзли, когда они появятся, ты знаешь, что делать. Смотри не угробь лошадей.

Хага докуривает крепкую эльфийскую сигарету без фильтра, наблюдая, как закрывают и со скрежетом запирают на засовы двери контейнера. Жестяная коробка длиной в сорок футов. Не верится, что в нее уместился труд и всей ее жизни, и жизни нескольких поколений кастигантов. Главное, чтобы трансмутант нормально перенес поездку и не пришел в себя на какой-нибудь дорожной неровности… Глупости. Все будет хорошо. Она ведь лично проверила дозировку седативной эмульсии. Надо перестать себя накручивать.

Возле тягача с прицепом отец отдает последние инструкции кому-то из сопровождающих.

Забористый, однако, табак. Не стоило ей курить. И так сердце не на месте. А теперь еще и голова кружится.

Грустно. Грустно видеть Лаврелион разоренным. По дорожкам кампуса спешат лаборанты в развевающихся белых халатах, несут к машинам наскоро обернутые в ткань приборы и охапки перевязанных документов. Потрошить лабораторию начали ночью, а погрузка все никак не кончится. Несут и несут.

Не хочется переезжать на новое место. За несколько лет почти безвылазного пребывания в резидентском лесу Хага отвыкла от простора и яркого солнца. Не будет теперь ни листвы над головой, ни дубовой рощи за окном, ни пения птиц. Даже лягушачьего кваканья жаль.

А самое непереносимое – это ответственность, ждущая за пределами Сильва Альвана. Ответственность за изуродованный жемчужной болезнью мир, которому придется взглянуть в лицо. Спрятаться бы, как в детстве, в каком-нибудь закоулке родительского дома и помолиться, чтоб мама не заметила порчи, причиненной ее вещам, а там оно, глядишь, как-нибудь само разрешится или забудется. Но нет, в этот раз не выйдет.

Хага прижимает к груди чучело обезьяны из лаборатории. Сигарета дотлела до самых пальцев, а девушка все цепляется за горячий краешек, потому что вот докурит – и тогда уже точно все.

К ней приближается отец.

– Хага, я могу попросить тебя на время расстаться с твоим питомцем? – кивает на чучело капуцина доктор Целлос. – Нам следует поблагодарить наших лесных хозяев за гостеприимство.

– Хорошо. Я отнесу его в нашу машину.

– Э… Думаю, будет лучше, если ты поедешь в другой машине.

Сделав несколько бодрых шагов, она останавливается. Оборачивается.

– Мы не поедем вместе?

– Да, поезжай с молодежью. И тебе будет веселее, и им. – Отец коротко и формально улыбается и переводит взгляд на постороннюю точку.

Девушка подступает к нему вплотную. Дожидается, пока он снова посмотрит на нее поверх очков.

– В чем дело? – Она непроизвольно переходит на шепот.

– Собственно… – начинает пожимать плечами отец, а потом его плечи опадают – вместе с фальшивой непринужденностью. – Хага. Я не уверен, можем ли мы доверять им. Все, что случилось за последнее время… Это уж как-то слишком им на руку.

– Думаешь, эльфы саботировали эксперимент? Магически изменили нашу формулу?

– Я не знаю. В протоколах я ошибки не нашел. Может быть, мы сами приблизили свой конец. А резиденты нам просто помогли. Может, они знали, что так будет. У них ведь все пророчества к этому сводятся.

– Папа, какие пророчества… Это банальная пропаганда.

– Ну а если бы я сказал не «пророчества», а «прогноз»? Это бы тебя не так покоробило, моя строгая дочь?

– Почему я должна ехать в другой машине?

– Не должна, Хага. Не должна. Я прошу тебя поехать отдельно. В предчувствия, полагаю, ты не веришь так же, как и в пророчества? Я в твоем возрасте не верил.

– Ты думаешь, эльфы не дадут нам просто так уехать из Сильва Альвана?

– Если они узнают, что мы не планируем возвращаться… Мало ли что произойдет по дороге. Ехать со мной и господином Лурией может быть небезопасно.

– Но мы все делаем вместе. Если тебе угрожает опасность, я ее разделю.

– Не будь эгоисткой. Пожалуйста. Так мне будет спокойнее.

– Фальяра идет сюда.

– Накрой свою обезьяну хотя бы шарфом. И сделай лицо поприветливее.

Старый эльф приближается к ним, идя вдоль гравийной дорожки, но не сближаясь с ней и уж тем более не наступая на нее даже краешком мокасин. Хагу эта спесь прежде очень задевала. И не только в эльфийском вожде. Так делали все они. Подумайте, какое унижение: пройтись там же, где и человек! Каждый раз ей хотелось толкнуть остроухого, чтобы очутился посредине тропинки, а то и сел в гравий.

Эльф останавливается на расстоянии пары шагов от них. Седые волосы Фальяры стянуты в узел. Если бы Хага лишилась ушей, она бы всячески это маскировала. Но резидентский предводитель не таков. Двух уродливых зияний по бокам головы он не только не стесняется, а даже наоборот: очевидно, гордится ими. По словам отца, восход Фальяры к власти начался именно с той сделки: несколько пар заостренных ушей в обмен на автономию Сильва Альвана. Говорят, он сам себе их и отрезал. И всунул, липкие от теплой крови, в руки Алену Лурии.

Напрасно Хага приучала себя к отцовской невозмутимости. Взгляд все равно сносит к этим безобразным дыркам. Отталкивающее всегда ее притягивало. Почему-то. Она этого стыдится. Нервничает каждый раз. Но сегодня это даже кстати. Старый эльф и не поймет, что она волнуется больше обычного.

– Ну как? Собрались в дорогу?

Хага переводит вопрос отцу.

– Да, князь. Приготовления закончены. От лица кастигантов благодарю вас и ваших людей за гостеприимство и защиту. Учитывая отношения между нашими народами, это особенно ценно.

Хага переводит, в который раз замешкавшись на слове «князь». Эльфы называют Фальяру то «жалователем», то «хранителем», то «родичем», то «отпрыском дуба». Девушка взяла за правило поочередно использовать все варианты. «Кастигантов» она называет просто «исследователями». Главное, избегать слова «ученый». А то сперва была путаница с эльфийскими «знающими», друидами, которые не желали терпеть в Лесу конкурентов. Эксперимент тогда чуть не окончился, еще не начавшись.

– Друиды говорят, в дороге вас может застать буря.

– Фальяра говорит, что может начаться гроза. Так ему сказали шаманы.

– Хм… Спасибо за предупреждение. Синоптики обещали облачность во второй половине дня.

Хага переводит.

– Я бы не стал тратить время на досужую болтовню о погоде! – Фальяра взмахивает рукой, осыпая их дробным стуком костяных браслетов. – Я говорю о другой буре. Не от этого мира. Той, что пощадит лишь кротких и гибких.

Хага осторожно переводит, досадуя, что сама не понимает, о чем речь.

– Это будет какой-то мистический шторм. Трансцендентный. И в нем выживут лишь смиренные и… податливые? В общем, это он не про погоду.