Каждый снова двинулся своим путём. Хорезмиец, пройдя ещё немного, сделал круг по торжищу, стараясь выяснить, не следит ли за ним кто, и только потом удалился.

* * *

В термах было не так много народу, – сказывалась близость варварского воинства. Худощавый молодой хорезмиец с бритым черепом аккуратно уложил свою одежду на полочку в аподитерии и, завернувшись в большой кусок хлопковой ткани, проследовал в тепидарий – помещение для медленного разогрева тела, где любили понежиться греки перед тем, как направиться в кальдарий – парную с горячими бассейнами и полом, столь сильно нагреваемом снизу, что без специальных деревянных сандалий можно было просто обжечь ноги. Здесь же, в тепидарии, на широких скамьях проводились массажи и натирания маслами тел разомлевших посетителей, степенно беседующих между собой. В этот раз все разговоры были не о скачках на ипподроме, не перетирание сплетен, просачивающихся из покоев знатных вельмож, а только о ценах на константинопольском рынке да жутких северных скифах, что обложили несчастную столицу Восточной Римской империи и вот-вот могут ворваться в город…

– Достойный купец восточной страны желает сделать массаж? – спросил по-гречески, подходя к хорезмийцу, неприметный массажист с жилистыми разработанными постоянными упражнениями руками. – Наши традиции растирания тела очень древние, желает гость попробовать, совсем недорого?

– У меня шея… мало-мало болеть тут… – заговорил на ломаном греческом молодой хорезмиец и коснулся пальцами своей шеи справа.

– О, это не страшно, сейчас я всё поправлю. – Массажист наклонился над посетителем, тщательно ощупывая его шею, от бритого черепа до худощавых смуглых плеч. Потом, предложив лечь на живот на мраморную скамью, обильно смазал тело клиента оливковым маслом и принялся быстро и ловко неожиданно сильными пальцами разминать и как бы заново раскладывать по местам мышцы и суставы от самого затылка до пяток. Закончив своё удивительное действо, грек получил из кошеля хорезмийца, что висел у него на тонком шёлковом шнурке на шее, полдирхема.

– Не болит! – довольно улыбнулся восточный гость, с приятным удивлением вертя туда-сюда головой. – Какая кароши мастер! – восхищённо проговорил он, обращаясь к полнотелому греку с седыми висками, который лежал на соседней скамье и внимательно, как ему показалось, следил за работой мастера.

– Да, этот херсонесит действительно великолепен, я уже дважды испытал его чудесный массаж, – широко улыбаясь, ответил полнотелый грек, но глаза его при этом остались холодными и внимательными.

Немного полежав и подождав, пока молчаливый раб счистит специальным скребком масло с кожи, хорезмиец встал и, надев сандалии с деревянными подошвами, неспешно пошлёпал в кальдарий. Неслышные, как тени, в основном смуглокожие рабы быстро мыли и щётками очищали от остатков масла скамьи, едва только посетитель оставлял ложе. Входя в парную, восточный гость поправил своё хлопковое покрывало на плече и незаметно оглянулся. Он узрел, как один из крепких мужей, блаженно-разморенно сидящих на мраморной скамье, встал и последовал за ним в кальдарий. Неспешно пройдя вдоль бассейна с горячей водой, восточный гость сложил своё покрывало на пустую лаву и, оставив на горячем мраморном полу деревянные сандалии, так же неторопливо сошёл по ступеням в бассейн.

– Отец, а чего это визанцы в своих термах помещения по-нашему называют? Язык-то у них другой, а тут гляди «теплодарий», то есть тепло дарящий, «калдарий», опять же понятно, что калёный, вон босиком на пол не ступишь, «аподитерий» – помещение оподле терм, где, значит, одежду снять можно, всё ведь по-нашему? – удивлённо вопрошал молодой любопытный сын у купца-руса, разглядывая мозаику пола и фрески стен с изображением полновесных виноградных гроздий, прекрасных дев и могучих юношей. Прибыв по торговым делам в град накануне прихода киевской дружины, купцы нежданно оказались запертыми в осадном Константинополе, и теперь коротали время в термах.

– Оттого, сыне, что не их языка сии слова, а древнего племени расенов, нам родственных, оттого мы их и разумеем, – степенно отвечал кряжистый купец с подстриженной на греческий манер бородой, медленно спускаясь в бассейн с другой стороны. Следовавший поодаль крепкий грек, услышав речь россов, насторожился, наблюдая одновременно за восточным купцом и за отцом с сыном.

– Выходит, отец, они чужие слова под свой выговор приспособили? – ещё более изумился юный купец и, чуть подумав, добавил: – Один только «фригидарий» по-своему назвали.

– А то! Ведь ромы-то сии мытни и способ их сотворения переняли когда-то очень давно у итрусов, италийских русов, которые принесли знания строительства разного, и граду Риму начало положили. Ромы их этрусками зовут, многое у них переняли, оттого и остались расенские слова в языке ромов. А греки-ромеи уже у ромов переняли умение дворцы великолепные строить, каменные статуи ваять, водопроводы с мытнями сооружать и ещё много чего разного. А «фригидарий» тоже не их словцо, это же название народа полуночного, что у Студёного моря живёт. Мы их фрягами зовём, ромеи фригами, ромы и германцы фризами, там морозы знатные и вода ледяная, оттого понятие «холод» у них с фригами-фрягами накрепко связано.

– Про фрягов мне ведомо, у них мечи знатные. Благолепно, однако! – продолжая восторженно оглядываться по сторонам, проговорил молодой рус.

– Снаружи благолепно, а душу-то задумки ни ромы, ни ромеи так и не уразумели, – проворчал купец. – Что это за парная? Под горяч, а пару настоящего, как у нас, от камешков раскалённых, нет, да и в соседнем фригидарии ихнем, разве там холодная вода? А самое главное – веников нету, похлестаться всласть нечем! Тьфу, разнеженность одна… После нашей мовницы сила пара калёного и воды или снега студёного во все жилки проникает, а это так, баловство… – продолжал ворчать купец, ещё и ещё окунаясь с головой в горячую воду. Сын последовал его примеру.

Крепкий грек опустился на свободную лаву так, чтобы видеть и по возможности слышать и россов, и восточного купца, который, выйдя из бассейна, набросил на плечо свою сложенную хлопковую ткань и, разморённый, направился в сторону фригидария. Проходя мимо лежащих на лавах простыней, он что-то быстро извлёк из-под своей ткани и сунул под одно из покрывал русских купцов, которые в это время усиленно тёрли друг другу спины мочалами в бассейне. Грек, увидев сие действие хорезмийца, заволновался, решая, что же ему делать: следовать за ним, но неизвестно, что он передал россам… Наконец, подскочив, к лавам, он сорвал одну за другой простыни, встряхнул их и, не найдя ничего, устремился за восточным купцом. Грек вбежал в фригидарий, где было больше всего народа, так как здесь можно было не только искупаться в прохладной, столь желанной после горячего кальдария воде, но и послушать актёров, утолить голод и испить вина, поговорить с нужным или просто интересным собеседником. Грек сразу стал искать очами хорезмийца, но ни на многочисленных лавах, ни в бассейне не увидел его бритой головы. «Упустил», – противно пронизала неприятная мысль. Вдруг, что-то сообразив, он опрометью бросился обратно к росским купцам в кальдарий, но и там бритоголового не обнаружил. Тогда он вбежал в отхожие комнаты, едва не столкнувшись с рабом, который носил курящиеся благовония для устранения неприятных запахов. На мраморных скамьях с отверстиями сидели несколько посетителей терм, но бритоголового и здесь не оказалось, он будто провалился в преисподнюю или вознёсся в небо. Противная слабость разлилась по крепкому телу тайного воина.