– Откуда такой чистый хорсуньский выговор? – подивился низкорослый изведыватель.

– Я в Хорсуни как раз свой греческий и добывал, град добре знаю, – ответствовал своим ровным негромким голосом Берест.

– А хазарский, ты вчера с полонниками говорил на сём языке не хуже их самих? – снова испытующе прищурил очи его быстрый собеседник.

– С хазарским совсем просто, мальчишкой ещё в работниках у них ходил в Киеве, да в Итиле ихнем бывал.

– А ещё какие языцы тебе знакомы? – уже с неприкрытым интересом обернулся к собеседнику изведыватель.

– Свейский, франкский, армянский, арамейский, ещё с пяток других, мне языки легко даются.

– Погоди, почему арамейский и армянский? – изумился ещё более Скоморох.

– Хазарский в Итиле – это язык черни, а верхушка у них жидовская, потому одного хазарского мало. В Константинополе, напротив, верхушка армянская, а народ речёт на жуткой смеси разных языков, хотя основной как бы греческий.

– Ну, силён, брат, так ты, наверное, и Византий, который теперь Константинополис, тоже знаешь?

– Знаю, летом в термах массажи, которые они страсть как любят, делал.

– Ты вот так первому встречному о себе рассказываешь…

– Я знаю, кому рассказываю, и знаю зачем.

– Откуда? – подозрительно вскинул бровь низкорослый.

– Трудно спутать лису с котом, а енота с кабаном, брат Скоморох. – Оба посмотрели друг на друга и рассмеялись.

* * *

Кони шли ходко, ловя широкими чувствительными ноздрями морозный воздух и исторгая из них струйки белого пара. Недавно выпавший снег, белый и пушистый, ещё не укатанный и не хоженый, искристый, будто россыпь драгоценных камней, тёплым пологом заботливо укрыл изрядно промёрзшую за непривычно долгую и холодную осень землю. Дышалось легко, кони так и рвались перейти с шага на рысь. Ольг перестал сдерживать своего серого в яблоках коня, и тот рванул по свежему снегу, взбивая его копытами в белую пыль. Так и влетел князь со своими охоронцами и стременным в предупредительно раскрытые дежурными воинами ворота Ратного стана. Оставив провожатых подле темницкого бревенчатого домика, князь двинулся вниз к Почайне, где к частоколу прижался дом изведывателей, стоявший в самом дальнем закоулке Ратного стана, у поросшего ивняком берега.

Первым у коновязи Ольга встретил Молчун. Поприветствовав князя, он принял поводья его коня и сообщил, что остальные в доме.

– Ерофеи со Скоморохом вернулись? – спросил Ольг.

– Так, княже! – заулыбался Молчун. – Вернулись в целости-сохранности, да ещё с двумя полонниками хазарскими!

Едва войдя в светёлку, щедро освещённую отражёнными от необычайно белого снега солнечными лучами, проникающими через забранные византийским стеклом оконца, кроме своих изведывателей, князь сразу же приметил незнакомца. Все встали, приветствуя князя, Ольг радостно обнял вернувшихся. А когда вновь расселись, Молчун указал на незнакомца.

– Вот, княже, человек, который точно нам будет полезен в грядущем походе. Берестом его зовут, он местный, добре речёт по-гречески, и не только, в граде Константина бывал не раз с купеческими караванами, знает их манеры и повадки.

– Я, княже, сих ромеев добре знаю, потому мне ведомо, отчего их посольство Киев покинуло, средь них был повар, которому я спину правил.

Ольг внимательней поглядел на незнакомца.

Берест был росту среднего, ни широкими раменами, ни литыми кулаками не отличался, но слеплен был, как степной пардус или лесная рысь, – ничего лишнего. И движения его были такие же точные, мягкие, как у дикой кошки. Длинные волосы, как у многих рукомысленников в Киеве, схвачены берестяным очельем. Подбородок по-воински обрит. На груди медный знак с изображением Семаргла. Лет ему на глаз было около сорока.

– Отчего же, по-твоему, они дань не платят и посольство умыкнули своё? – спросил князь.

– Оттого, что мыслят они не так, как мы, всё златом меряют и его самой большой силой почитают.

– То мне добре ведомо, – кивнул Ольг, – но при чём дань и посольство?

– А при том, княже, что прознали они, что ты угров воевать не стал и щедрого откупного им дал, чтобы они мирно через земли твои на заход прошли. Так вот, по мыслям ромеев, ты дважды слаб. Во-первых, воевать не стал, а во-вторых, золото, а значит, силу – в их разумении главную – истратил. А слабым Империя не платит, закон у них таков. Вот и уразумел я, что нет у Киева другого пути, как доказать свою силу, а раз так, то и мне в том участвовать надлежит, коли дозволишь, конечно.

– Мы со Скоморохом проверили, – вставил Ерофей-старший, – ножи метает, вервью или ремнём сыромятным на лету человека вяжет, а уж в схватке ножевой или рукопашной лепше с ним не сходиться, он сие с хазарами показал!

– Я знахарь и воин, княже, – негромко добавил Берест. – Руду могу заговаривать, хребет ладить, да много чего ещё. В Царьграде именитым византийцам в термах спины правил, – они-то сено не косят, кули с зерном не таскают, в походы воинские не ходят, а чрева сытной едой отягощают, оттого телесами ослаблены и почти сплошь страдают от болей в пояснице. Где уж тут до разумения, что душа и тело едины, в Яви пребывая, а они даже по вере своей их всё время разделить норовят…

– Значит, сие умение тебе по Роду передано?

– Как сказать, искусность любую, а в том числе и изведывательскую, нельзя передать, как одежду или меч, тут внутри сродственная дрожь должна быть, понимание сходного предназначения. Как, скажем, у деревьев, каждое из которых для своего дела лучше подходит. Из одного лепше дом строить, другое для стола или лавки годится, из третьего резьба мягче режется, а четвёртое для судна речного или морского наиболее пригодно. Так и люди, княже, каждый к своему делу лепше других приспособлен. Меня, скажем, прабабка обучала, а я вот теперь с помощником сей премудростью стараюсь делиться, остальные в семье к тому склонности не имеют. Нельзя против наития божеского идти, оттого вред случиться может…

– В этом ты прав, брат, – вздохнул, вспоминая своё Ольг. – Отец мой не стал идти по волховской стезе, а вот сестра бабкину премудрость переняла, да и во мне что-то такое до сих пор бродит… – Князь на несколько мгновений ушёл в воспоминания, а потом, встрепенувшись, продолжил начатый разговор. – Когда мыслишь в Византий-Царьград отправиться, и сколько человек из моих воинов тайных тебе в помощь понадобится?

– Отправлюсь весной с первым караваном купеческим, а людей твоих мне брать с собой нет смысла, их слишком многие в Киеве знают. Купец, с которым я отправлюсь, вскоре возвратится, он мне многим обязан, а потому весть мою тайную вам непременно доставит. Я же останусь там до вашего прихода, греки коварны и удумать могут чего угодно, с них глаз спускать нельзя.

– Тогда решайте меж собой по тайному письму да знакам особым, коими придётся обмениваться, и прочие дела свои изведывательские, а мне воевод с темниками будить от зимнего сна пора, хоть зима только на порог ступила, – молвил Ольг, вставая. Все поднялись тоже. – Работы каждому хватит, такой поход – не шутка, да и тянуть с ним особо нельзя, а значит, времени у нас совсем мало.