Тарквиний повернулся к Бассию:

— Командир, мы можем идти.

Старший центурион некоторое время без всякого выражения на лице смотрел на него, а остальные разинули рты.

— Ты понимаешь, что он говорит? — шепотом спросил Ромул.

— Парфянский язык очень похож на древний этрусский, — негромко отозвался Тарквиний.

— Эти поганцы могли пять раз перебить нас на этом самом месте, — кивнул Бассий.

Тарквиний что-то прокричал на незнакомом его товарищам языке, офицер внимательно прислушался и ответил не сразу.

Бассий хмуро ждал окончания разговора.

— Так, в чем там дело, опцион?

— Командир, я спросил, кто он такой.

— И?..

— Сурена, главнокомандующий парфянским войском.

Было слышно, как многие сдержанно ахнули.

Тарквиний повысил голос:

— Сурена сказал, что мы смелые мужи и достойны получить еще немного жизни. Он позволяет нам свободно уйти.

Воины поворачивали головы, не веря, что получили шанс уцелеть. Бренн громко и тяжело вздохнул. Значит, его путешествие еще не закончилось.

— А ему можно верить? — спросил Феликс.

— Если будем торчать здесь, то у нас будет одна дорога: прямо в Гадес, — мрачно отозвался Бассий. — Разбить «черепаху»! В колонну по два!

Солдаты с опаской опустили щиты. Многие ожидали, что на них сейчас обрушится поток стрел.

Ничего не случилось.

Бородатые люди бесстрастно смотрели на двадцать человек, оставшихся от трех тысяч. Конники, стоявшие с той стороны, где остались римские легионы, молча расступились и образовали проход, по которому могли пройти плечом к плечу два человека.

Происходившее казалось слишком хорошим, чтобы в него можно было сразу поверить.

— За мной, парни! Медленно и уверенно! — спокойным голосом приказал центурион. — Чтобы мерзавцы не подумали, что мы их боимся.

Бассий первым двинулся по проходу между рядами лучников. Несмотря на рану и крайнюю усталость, дух ветерана оставался неукротимым, и воины с готовностью последовали за ним. Ромул потом мог поклясться, что многие из воинов противника склонили головы в знак уважения к кучке наемников, которые шли мимо них, по-походному держа щиты и копья.

Им приходилось наступать на павших, и каждый солдат из тех, кто шел за Бассием, понимал, какая участь ждет оставшихся здесь. Но парфянские воины, замершие совсем рядом, внимательно следили за каждым их шагом, и ничего нельзя было поделать.

Когда раненые поняли, что некоторым из их товарищей удалось спастись, со всех сторон послышались отчаянные мольбы о помощи.

— Помогите, — выкрикнул один, чья нога была приколота к песку глубоко вонзившейся стрелой. — Я смогу дойти.

Сердце Ромула обливалось кровью от жалости. Это был один из солдат их центурии. Но, не успев шагнуть из строя, он ощутил на своей руке могучую хватку Бренна.

— Это же один из наших!

— Даже и не думай об этом! — прошипел галл. — Тебя выпотрошат, как рыбину.

— Только мы не бросили оружия и готовы были сражаться, — добавил Тарквиний.

Ромул взглянул на парфян. Один из тех, кто стоял поблизости, улыбнулся ему волчьей ухмылкой и легко соскользнул с седла. В руке у него вдруг оказался длинный кривой кинжал.

Беспомощно уставившись на приближавшегося к нему парфянина, наемник запаниковал.

— Не бросайте меня здесь!

— Ты даже имени его не знаешь, — сказал Тарквиний. — Может, ты попытаешься спасти и всех остальных?

— Он пытался убежать, оставив нас на верную гибель, — рыкнул Бренн. — Трус.

Ромул скрепя сердце пошел дальше.

— Пусть твоя дорога в Элизиум будет короткой.

— Нет! — взвизгнул у него за спиной раненый. — Не уби… — и умолк, затем послышался негромкий хрип.

Ромул обернулся.

Тот, кто только что взывал о помощи, лежал с перерезанным горлом. На его лице еще сохранилось изумленное выражение, а из обеих сонных артерий на песок лились алые струи. Наемник медленно повалился на бок, два раза дернулся и застыл.

Поняв, что с ними сделают, остальные раненые подняли крик. Хотя, окажись победителями они, раненых вражеских солдат ждала бы точно такая же участь.

— Смотреть вперед! — прикрикнул Бассий. — Все они уже мертвецы.

Ромул изо всех сил старался не думать о том, что происходило рядом с ним. Парфяне, словно мстительные духи, двигались среди лежавших на земле и пытавшихся встать и убивали, убивали без жалости, так, что жертвы успевали лишь коротко вскрикнуть. Лишь Бассию и двадцати его воинам было позволено уйти без помех.

— Одну великую опасность мы пережили, — ободряюще заметил Тарквиний.

Ромул потряс головой: в это не сразу верилось. Но что еще ждет его впереди?

Их шествие к позициям римской армии, казалось, длилось вечно. Но ни одна стрела так и не полетела вслед жалким остаткам когорты наемников. Сурена твердо держал свое слово. В отличие от Красса, который пустил по ветру мирный договор между двумя государствами исключительно из жажды славы и наживы.

Когда они подошли ближе, то увидели, что армия наконец перестроилась в один сплошной фронт.

Ромул толкнул локтем Тарквиния:

— Полководец прочитал твои мысли.

— Слишком поздно, — ответил этруск. — Скоро ударят катафрактарии. Тысячный отряд.

Ромул содрогнулся. Неужели может быть что-то страшнее, чем пережитое ими только что? Бренн заметил растерянность своего молодого друга.

— Боги нам благоволят, не иначе, — деланно веселым тоном воскликнул он. — Мы все же здесь, а не там! — У галла и самого голова кружилась от того, что им невероятным образом удалось спастись. Но следующую атаку без божественного вмешательства им наверняка пережить не удастся.

Теперь когорты разделяло от силы двадцать — тридцать шагов, у каждой оставался простор для маневра, зато парфяне лишились возможности врываться в промежутки между ними. В первые ряды Красс послал многих центурионов. Он понял, что для него жизненно важно, чтобы легионы выиграли следующую атаку, очень надеялся на способности закаленных офицеров поддерживать в солдатах боевой дух и помогать им сохранять твердость. К такой тактике прибегали только в тех случаях, когда ставки были очень высоки.

Когда маленький отряд приблизился к фронту на расстояние броска копья, среди легионеров вдруг поднялся громкий крик. Тарквиний ткнул куда-то назад, и наемники обернулись, чтобы узнать, в чем дело.

Сурена проявил великодушие, отпустив их живыми, зато теперь он намеревался обратить против Красса самое могучее свое оружие. На середину поля, разделявшего оба войска, выехала группа катафрактариев. Их доспехи сияли в свете солнца, это было величественное зрелище. Но теперь они появились с другой целью. Передний наездник вез насаженную на копье голову Публия — страшное свидетельство той участи, которой следовало ожидать всем римлянам.