с него толщинки и бороду. В нем не хватает злости и лукавства, которые есть у шекспировского Фальстафа. Чересчур часто актер весело улыбается, показывая блестящие, белые зубы. Этому Фальстафу недостает буйства, грубости, громкого голоса и плотоядной улыбки. Он больше проказник, наивный и доверчивый, чем сластолюбец, обжора и лентяй. Но и в таком «облегченном» варианте актер доносит до зрителя основной замысел шекспировской комедии о Фальстафе.

Можно спорить с трактовкой образа Форда (артист Надолинский), которому исполнитель придал черты излишней нервозности и душевной неустойчивости. Он мог бы меньше горячиться и не так явно выказывать свою ревность.

Есть неверные акценты и в исполнении других ролей комедии. Так, виндзорские кумушки, которых неплохо изображают актрисы Морская и Ладонкина, вышли скорее проказницами, чем кумушками. Они взяты в несколько поверхностном, мольеровском рисунке, в котором исчезает бытовая окраска роли.

Так же мольеризован и Слендер. Его играет актер Арсеньев (он же художественный руководитель театра и постановщик спектакля). Слендер очерчен им достаточно отчетливо и остро. Но временами рисунок роли приобретает излишнюю жеманность линий. В нем опять-таки не хватает каких-то черт, которые рисовали бы Слендера как бытового персонажа, «виндзорского джентльмена», интересующегося больше лошадьми и собаками, чем женщинами.

И группа оруженосцев Фальстафа могла бы быть несколько грубее и развязнее по внешнему облику и по манере держаться. Их костюмы чуть-чуть слишком элегантны для их необеспеченного образа жизни. Зато превосходно исполняет роль Куикли артистка Ковалева. Она верно поняла образ этой быстрой, ловкой сводни, влезающей в любую щель, для того чтобы заработать денежки, любящей ловить рыбу в мутной воде. Мастерски сыграла актриса сцену «обольщения» Фальстафа. В этом образе был дан не только театральный рисунок интриганки, ловко запутывающей комедийную интригу. В нем проступали и отчетливые бытовые черты, сообщавшие ему жизненную плотность и психологическую убедительность.

Мы не будем подробно останавливаться на исполнении всех ролей и на детальном анализе этого веселого и хорошо слаженного спектакля. Можно было бы говорить об излишнем увлечении режиссера так называемой предыгрой, немыми сценами, которые предшествуют диалогу и которые в этом спектакле иногда кажутся чересчур растянутыми. Можно было бы сказать и о том, что шекспировский текст следует подавать менее грациозно, с более тяжелой, скульптурной лепкой слова. В спектакле текст произносится опять-таки «по-мольеровски», скороговоркой, в чересчур элегантном ритмическом рисунке. Слово у Шекспира, особенно в комедии, звучит грубее, мужественнее и ярче.

Но обо всем этом следовало бы говорить не только применительно к постановке Крымского театра. Проблема сценической интерпретации комедий Шекспира еще не решена, пожалуй, ни одним из наших театров полностью.

3

В шекспировском спектакле Крымского театра есть черта, которую хотелось бы отметить. В нем царит дух серьезного, добросовестного отношения коллектива к искусству. У актеров, действующих на сцене, чувствуется истовость и убежденность в том, что они делают. Они не «представляют», но играют в умную, содержательную игру, условия которой принимают всерьез. Когда в спектакле тот или иной исполнитель по ходу действия убегает за кулисы, то ясно себе представляешь, что он еще некоторое время продолжает лететь за сценой, и не столько вследствие физической инерции, сколько потому, что он верит в реальность изображаемого им персонажа.

Именно с такой убежденности, с такой веры в реальность художественного вымысла начинается настоящее искусство. И это, может быть, самое драгоценное, что есть сейчас у молодого коллектива Крымского театра. Перед ним стоит задача — не дать рассеяться этой счастливо создавшейся атмосфере, в которой и рождается театр как искусство, а не только как ремесло. Мастерство придет. Его нужно добиваться упорной работой, пристальным самоанализом, требовательным отношением к себе и партнерам. Но не следует его вызывать преждевременными заклинаниями.

Это почти неуловимое чувство легкой творческой атмосферы, наивного и серьезного воодушевления ощущалось мною не раз на спектаклях колхозно-совхозных театров. А мне удалось просмотреть больше пятнадцати спектаклей на нескольких областных и краевых смотрах.

Среди них встречались и неудачные постановки, в которых все было плохо и беспомощно, начиная с игры актеров, кончая нераспорядительностью администрации. Были и просто тяжелые случаи, когда за низкой по художественному качеству работой театра неожиданно открывались бытовые болезни коллектива, его производственная неслаженность, склоки, вызванные неумелым руководством директора и режиссера.

Так было с Кропоткинским театром Краснодарского края. Для этого театра смотр вылился в драматическое и изрядно запоздавшее разбирательство острых конфликтов между администрацией и труппой.

Но наряду с такими единичными случаями встречались на смотрах спектакли, покорявшие прежде всего своей невесомой и незримой творческой атмосферой, легким дыханием, которое вовсе не так часто ощущаешь в спектаклях даже некоторых наших столичных театров.

Профессиональная привычка не поддаваться первому впечатлению и проверять его трезвым анализом долго заставляла меня искать субъективные причины такому ощущению. Казалось, что она объясняется, может быть, незаметной для себя, но такой понятной снисходительностью к работе молодых передвижных театров.

Но это ощущение упорно возвращалось в разное время и в различных театрах. Оно сопротивлялось профессиональному скептицизму и аналитическому скальпелю критика. Оно заявляло о себе как о реально существующем факте, с которым приходится считаться.

Откуда это легкое дыхание и внутренняя слаженность у молодых театральных коллективов, составленных путем обычного профессионального подбора, не знавших воспитания в студиях, не проходивших длительной подготовительной работы, прежде чем выйти перед зрителем? Каким образом создается у них это внутреннее единство, которое на техническом языке называется скучным термином «ансамбль», тот ансамбль, которого иногда тщетно добиваются в течение ряда лет гораздо более устроенные и солидные театры?

Решение этой загадки нам может подсказать одно рядовое выступление на обсуждении «Виндзорских кумушек» того же Крымского театра. Это выступление следовало бы опубликовать в печати. Оно объяснило бы многое из того, что происходит в нашем театре и чего не расскажет иное исследование о роли режиссера в спектакле или о художественных противоречиях в стиле какого-либо широко известного театра.

В конце обсуждения «Виндзорских кумушек» шофер Крымского театра рассказал о работе актерского коллектива этого театра как сторонний и в то же время близкий наблюдатель. При всей простоте этого рассказа трудно передать его содержание своими словами. Многое в нем решается тоном и деталями, которые нельзя восстановить по памяти. Шофер Крымского театра говорил о быте актеров, только что выступавших на сцене, рассказывал о количестве километров, проделанных ими за год пешком по дорогам Краснодарского края, о том, с каким рвением они принимаются подчас тащить из грязи застрявший грузовик, для того чтобы не опоздать с началом спектакля в колхозном клубе. Он рассказывал, как иногда актеры играли на сцене, на которую залетал снег, отказываясь отменить