даже самом маленьком и работающем подчас в очень трудных условиях, начинает звучать индивидуальный голос актера. И чем решительнее театр отказывается от всякой внешней мишуры формальных изысков и «изобретательства», тем этот голос раздается громче и острее.

Развязанная инициатива актера сказывается в том обилии способных и талантливых исполнителей, которое удивляет всякого, кому приходится встречаться сейчас с низовыми театрами. Это не значит, что среди массы актеров, выступающих на колхозной сцене, мы найдем много готовых мастеров, художников со сложившейся индивидуальностью. Таких актеров еще мало. Но часто встречаются по-настоящему свежие, обещающие дарования даже среди совсем неопытных исполнителей, дарования, которые не заглушаются внешними штампами и наспех навязанными техническими приемами. Стремление к искренности, к тому, чтобы говорить со сцены своим, человеческим голосом (пускай еще не окрепшим!), характерно для большинства актеров, несмотря на то, что им приходится работать в условиях постоянной спешки.

Прежде всего инициативой актера объясняется то, что сравнительно плохо оборудованные, не имеющие иногда даже постоянного помещения, располагающие незначительными кадрами опытных профессиональных актеров колхозно-совхозные театры берутся зачастую за выполнение очень трудных задач, и не только берутся, но и справляются с ними временами очень неплохо. А задачи эти иногда бывают действительно трудными.

2

Мы уже забыли те времена, когда Шекспир на провинциальной сцене был редким гостем и появлялся только с приездом какого-нибудь знаменитого гастролера, русского или иностранного. Мы давно уже не удивляемся, что шекспировские драмы вошли в репертуарный обиход советской периферийной сцены. Театры особенно осмелели после блестящей удачи Остужева в Отелло. Они атакуют великое наследие английского классика, не останавливаясь перед труднейшими его драмами. И за последние годы можно назвать ряд интересных шекспировских спектаклей, осуществленных в театрах периферии и часто не уступающих по мастерству и сложности замысла шекспировским постановкам даже такого специалиста по английскому классику, как С. Радлов в его ленинградских работах.

Но Шекспир на колхозной сцене, Шекспир, уложенный на телегу или в лучшем случае на грузовичок странствующего передвижного театра, — это еще случай редкий в театральной практике. Именно с таким случаем мне пришлось встретиться в Краснодаре на краевом смотре колхозно-совхозных театров.

Крымский колхозно-совхозный театр, работающий в кубанских станицах в районе Черноморского побережья, поставил комедию Шекспира о виндзорских кумушках и хвастливом кавалере Фальстафе. Спектакль был приготовлен незадолго до смотра в краевом центре, но его уже успели повидать многие колхозники, встретившие появление Шекспира в своих клубах и Домах культуры дружными аплодисментами.

Крымский театр — театр молодой. Его труппа почти целиком составлена из вчерашних любителей, выступавших на самодеятельной сцене. Когда на обсуждении спектакля зашла речь о Фальстафе и его исполнителе, то со стула поднялся молодой худощавый паренек с добродушными глазами и застенчивой улыбкой. Такими же молодыми оказались и почтенный мистер Форд, и мистер Педж, и остальные бородатые персонажи шекспировской комедии, с накладными животами, с толщинками, в высоких ботфортах, с широченными платьями и пышными париками. Только два актера в составе участников «Виндзорских кумушек» оказались опытными профессионалами, кстати сказать, очень неплохо исполнившими свои роли в спектакле.

В первые минуты я смотрел спектакль с тревогой за Шекспира и за самый театр. Трудно просидеть в зале в течение четырех часов с чувством неловкости и стыда, которое пришлось испытать недавно на спектакле другого колхозно-совхозного театра (на этот раз в Ростовской области), с очень молодыми и очень неопытными исполнителями взявшегося играть «Забавный случай» Гольдони.

Но здесь этого не случилось. Только финальная сцена в лесу с мистификацией Фальстафа не совсем удалась театру и временами отдавала плохим вкусом. В остальном же, несмотря на молодость, а иногда и явную неопытность актеров, комедия о виндзорских кумушках — одна из труднейших шекспировских комедий, требующая детальной и тонкой сценической разработки, — дала материал для занимательного, веселого спектакля, причем в меру веселого, в котором мысль Шекспира временами прорывалась, обнаруживая остроту, спрятанную за безоблачным смехом.

Я говорю «временами», потому что в целом по своему стилю, по раскрытию образов все-таки это был еще не Шекспир в том его истинном обличье, в каком хотелось бы видеть его в театре. Крымский театр не ушел от мольеровской традиции в сценическом истолковании комедий английского драматурга, той традиции, которая до сих пор еще дает себя знать при постановке «костюмных» комедий на современной сцене и сказалась даже на таком блестящем спектакле, как «Много шума из ничего» Вахтанговского театра. Но вернемся к Крымскому театру.

Начинается спектакль. Через линию рампы в зрительный зал выступает небольшой просцениум с двумя боковыми выступами. На этих выступах в дальнейшем пройдет комический эпизод Фальстафа с Куикли, веселый шутовской эпизод, который доставит много удовольствия зрительному залу.

На сцене появляется компания виндзорских обывателей в нарядных, я бы сказал, богатых костюмах, неожиданно богатых для колхозного театра, имеющего сравнительно ограниченные материальные средства. Развертывается вступление к проказам виндзорских кумушек. Толстый Фальстаф в сопровождении беспутных оруженосцев разыгрывает свои фанфаронады. Здесь и прелестная Анна Пэдж, очень приятная по внешнему виду, но, пожалуй, слишком робкая и застенчивая по манере держаться на сцене. Здесь и мистер Слендер, тощий и длинный, каким его обычно изображают в театре, с жеманными движениями и пискливым голосом. Все они движутся, громко говорят, кипятятся, хохочут и ругаются. Женщины в пышных платьях приветливо и лукаво улыбаются. Все идет так, как полагается по шекспировской комедии, и идет гладко, весело; актеры играют с воодушевлением и с хорошей профессиональной серьезностью.

Действие происходит на фоне небольшого задника, на котором изображена английская деревня с аккуратными домиками и зелеными деревьями. На площадке нечто вроде фонтана или бассейна с каменной скамейкой и розовый дом мистера Пэджа с белыми колоннами и широкой дверью, через которую радушный хозяин уводит к себе гостей на обед.

Вся обстановка этого акта, впрочем, как и всех последующих, сделана в спектакле незамысловато, но внимательно. Режиссер в своем предварительном слове говорил, что он стремился дать реалистического Шекспира. Это бесспорно так. В оформлении спектакля нет ни намеренной стилизации, ни условного упрощения. Оно создает несложную, но вполне убедительную обстановку для действия комедии.

Так же просто и внимательно построен и весь спектакль, в котором незримо присутствует то, что мы называем цельностью исполнения. В трактовке ролей актеры стремятся сохранить бытовое правдоподобие образов и найти внутреннее оправдание коллизий, в которые ставит Шекспир своих героев.

В меру смешон Фальстаф. Его играет молодой актер Скворцов. Конечно, это еще не тот хвастливый рыцарь, которого написал Шекспир. У актера он вышел чересчур добродушным и незамысловатым парнем, приблизительно таким, каким выглядит в жизни сам исполнитель, если снять