Витт, уже кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, соединявший большое личное мужество с превосходными тактическими навыками, был одним из лучших командиров пехотных полков, с которыми я имел дело! Витт излучал уверенность в своем руководстве, одно из важнейших качеств командира. Подъехав к передовому танку в открытой машине, он окликнул меня: «Риббентроп, мы должны взять это место!»

Витта высоко ценили в дивизии. Я в то время, однако, подчинен ему не был. Поскольку место нужно было взять, требовалось использовать шанс вклиниться в отходное движение русских. Это означало ехать не только без осколочных снарядов, но и без команды моего командира. Лаконичный приказ по радио двум другим танкам «следовать за мной!» — и мы тронулись. Я знал, что они безоговорочно пойдут за мной, хотя бы и в ад. На это я мог положиться; и езда должна была стать и впрямь адской. Широко раскинувшийся город был полон русских, и мы шли тремя одинокими танками прямо на них, беспорядочно строча из пулеметов. В тогдашних танках, правда, не имелось никаких шансов во время быстрой езды по ухабистым проселочным дорогам дать сколько-нибудь прицельную пулеметную очередь. Морального эффекта, производимого тремя рвущимися вперед, бешено палящими танками, должно было оказаться достаточно. Некий отважный сапер из гренадеров забрался на мой танк и ехал теперь среди русских с нами в «команде смертников». Он, вероятно, спас и себе и нам жизнь, потому что, когда мы, в середине места, объезжали изгиб дороги, мы оказались на расстоянии 10 метров перед готовой к стрельбе тяжелой русской противотанковой пушкой, чей расчет, правда, был не меньше поражен, чем мы. Он, очевидно, не ожидал, что мы уже так далеко проникли в место. Мой наводчик немедленно выстрелил из пушки, заряженной, правда, лишь бронебойным снарядом, в надежде на моральный эффект или случайное попадание; возможно, он даже попал, мы не могли этого установить. Сапер, не растерявшись, спрыгнул с танка и бросил русским под ноги ручную гранату; они бежали. Все это могло запросто окончиться иначе! Отныне нас ничто не сдерживало, только не останавливаться; в движении заключался наш единственный шанс. В головокружительной езде мы гнали три танка по протянувшемуся на километры селению в середину русских колонн, они рассеивались во все стороны. Штолмайер, командир танка, шедшего позади меня, наконец поднялся в башенке своей машины, стреляя по русским из пистолета; его танк получил прямое попадание. Слава богу, лишь осколочным снарядом, который для танка не опасен, однако небольшой осколок пронзил его щеку, само по себе не опасное, но очень болезненное и неприятное ранение. Тем не менее, он остался при роте. К сожалению, этот храбрый офицер пал несколько дней спустя. Мы избавили гренадеров от утомительной борьбы за это протяженное селение. Потерь у нас не было, все три танка оставались еще боеготовыми. Вновь пронесло!

Когда мы достигли окраины места, нас остановили; мы обратились на север. Харьков требовалось окружить с севера. Ужасный марш, тем временем стемнело; выпал снег, и карты были отвратительны. Мы должны были добраться ночью до деревни Дергачи к северу от Харькова, наступление на который должно было начаться утром. Это удалось нам при помощи «нюха» и большой удачи.

Из-за наводнения пришлось наступать по узкой деревенской улице. Моя рота была вновь назначена передовой, я вел передовой танк. Само по себе это не является задачей командира роты, однако в качестве «нового шефа» я не мог пренебречь тем, что роту сильно мотивирует, когда «старик» (в двадцать один год!) в скверных ситуациях сам ведет передовой танк! Это же были всего лишь только три Т-IV! Здесь мы увидели еще раз, как беспомощны танки, прежде всего в городах, против пехоты. Справа и слева по деревенской улице мы различали сквозь щели в деревянных заборах русских солдат в непосредственной близости без того, чтобы иметь возможность как-то повредить им. Они бросали через забор ручные гранаты и стреляли из противотанковых ружей по визирным щелям. Некий русский выстрелил отлично — и притом точно в мою переднюю визирную щель. Блок из безопасного стекла (Kinonblock) спас мне жизнь, но рассыпался, и я вдруг ослеп впереди — в главном направлении. Теперь требовалось заменить стекло, так как, не имея возможности видеть перед собой, не поведешь танка. Это удалось благодаря слаженности экипажа. Ощущение было не из приятных! Внезапно танк получил, в соединении с чудовищным грохотом, настоящий удар. Я подумал, где-то сейчас стоит вражеский танк или противотанковая пушка, которые легко разделаются с нами на узкой проселочной дороге. Но тут сообщила моя вторая машина, они сделали по русскому, собиравшемуся вскочить на танк с так называемым «коктейлем Молотова» (легковоспламеняющаяся жидкость), выстрел осколочным снарядом. Проклятый МГ-34 опять заклинило, так что им оставалась только пушка. Осколочный снаряд с его высокочувствительным взрывателем самому танку повредить не мог.

Я принял решение проехать через селение в самом быстром темпе, несмотря на риск попасть в засаду. У нас не было другого выбора. И снова все прошло хорошо. Мы разогнали на окраине отходившую русскую пехоту и атаковали сразу в быстрой манере следующее селение Черкасское. Мы не могли дать русским время утвердиться вновь. Удерживать их в бегстве являлось, ввиду наших смехотворно малых сил, единственным шансом прервать большую автостраду, шедшую из Харькова на север, и повернуть на Харьков. Вновь прошли самым быстрым темпом через деревню. Затем, на дороге Белгород — Харьков, мы повернули на юг, на Харьков. В районе аэродрома нам еще встретился русский танк, желавший спастись. Мой наводчик Боргсмюллер подбил его точным выстрелом в корму.

На следующее утро мы прочно застряли на окраине Харькова. Уничтожить вкопанные в землю Т-34 нам было не под силу, поскольку из-за рельефа местности мы могли идти только по дороге. Тут выехал вперед «тигр» из нашего полка, уничтожив в ожесточенной перестрелке с близкого расстояния шесть из этих Т-34, пока не получил неудачно попадания в башенную оптику и, таким образом, не выбыл из строя. Ближе к вечеру русские прекратили сопротивление. Мы последовали за пехотой в город. На подъезде к «Красной площади» натолкнулись на завал, усиленный брошенным КВ-1 (тяжелый русский танк). Поскольку я вел передовую машину, мне пришлось вытаскивать русский танк из прохода, чтобы расчистить нам путь. Мой второй танк под командой Штолмайера переехал завал, чтобы и дальше сопровождать пехоту. Я еще окликнул его, чтобы он был поосторожней, так как повсюду на улицах могли скрываться в засаде спрятанная противотанковая пушка или даже танк. Несколько мгновений спустя вдоль улицы пронеслись танковые снаряды. У меня появилось нехорошее предчувствие. Действительно, Штолмайер в нескольких сотнях метров натолкнулся на второй завал, в котором находился, еще с экипажем, Т-34. Он получил прямое попадание в башню и погиб, как уже упоминалось, вместе с наводчиком и заряжающим. Водителю и радисту удалось выбраться из танка. И вновь, если хотите, судьба оказалась ко мне благосклонна! Если бы я ехал вторым танком, что вполне подобало командиру роты, то Штолмайер вытаскивал бы русский танк из завала и я бы, должно быть, стал жертвой спрятанного в засаде Т-34. Ночью я стоял с опять-таки тремя своими машинами (одна подошла на передовую из мастерской) между напоминавшими башни зданиями «тяжелой промышленности» на северной окраине «Красной площади». Строгая пуристски-функциональная архитектура просторной площади в лунном свете производила невероятное, где-то сюрреалистическое, но и одновременно угнетающее, впечатление. Мы страшно мерзли и голодали, поскольку никакое снабжение не поспело за нами; к этому добавилась смерть одного из моих лучших офицеров. Его «бронзовый гроб», как метко говорится в танкистской песне, стоял, обгоревший и черный, где-то в 150 метрах перед нами. Большой успех оказаться на «Красной площади» не приносил в тот момент никакого реального утешения! Настроение было на нуле. Однако город через какие-то шесть недель после отказа Хауссера выполнить неоднократно отданный приказ фюрера в результате тяжелых, но успешных для нас боев находился вновь в немецких руках.