Помимо этого, экономика требует от нас немедленно обеспечить защиту диким видам и их среде обитания – от этого зависит само будущее сельского хозяйства. Каждый раз в процессе одомашнивания человек экспериментировал с генетическим разнообразием, существовавшим у предков будущих домашних видов. В ДНК прирученных нами видов часто хранятся следы прохождения популяций через «бутылочное горлышко», иногда сопряженного с первичным одомашниванием, но также связанного с действием селекции, в течение последних нескольких веков сосредоточенной на выведении разновидностей, которые мы выращиваем сегодня. Зеленая революция еще больше сократила границы разнообразия, сузив внимание селекционеров до небольшого набора наиболее продуктивных пород и сортов. И это, казалось бы, разумное решение на самом деле представляет серьезную угрозу всем существующим системам производства продовольствия. Гарантированное будущее любой экосистемы, любого вида заключается в имеющемся разнообразии и изменчивости. Это доказывает сама история жизни на Земле. Если мы будем слишком сильно ограничивать виды, то мы значительно уменьшим их способность адаптироваться к будущим переменам: появлению новых патогенов, а также изменению физической среды обитания. Ирландский картофельный голод ярко продемонстрировал, насколько разрушительными последствиями может обернуться такой подход. Дикие родственники одомашненных нами животных и растений – настоящий кладезь генетической и фенотипической изменчивости. Изучение процесса доместикации, знакомство с дикими родственниками наших одомашненных видов – не просто любопытное занятие с точки зрения истории и теории. Эти знания и эти дикие виды очень важны для современных программ разведения растений и животных, а также для будущего тех, кого мы уже сделали своими союзниками. И мы должны сохранить доступ к этой сокровищнице дикой природы, хотя бы руководствуясь собственными эгоистическими причинами. То, что хорошо для диких видов, – хорошо и для нас. Ведь мы играем в одну игру: эволюция и выживание. Наша собственная судьба неразрывно связана с судьбами других видов.

На генетическом уровне диким растениям и животным угрожает присутствие наших домашних видов. Различия между дикими и домашними видами, естественным и антропогенным ландшафтом слишком размыты. Гены одомашненных видов уже проникли – и всегда проникали – из наших садов в дикую природу. И мы до конца не представляем, чем может обернуться для диких видов такая интрогрессия генов одомашненных видов. Возможно, их отбракует естественный отбор – может быть, это даже уже произошло; но если эти новые гены окажутся полезными, то они закрепятся в диких геномах. Недавние исследования продемонстрировали, что ДНК многих популярных сортов яблок уже присутствуют в геномах диких яблок. Это может в дальнейшем существенно повлиять на эволюцию последних – а также, вероятно, сократить потенциал их применения для улучшения культурных сортов. И даже самое строгое регулирование не способно помешать ДНК генно-модифицированных организмов «просочиться» в геномы диких видов.

Тесная генетическая связь между нашими домашними видами и их дикими родственниками напоминает нам о том, в какой сложной системе взаимоотношений мы с вами существуем. Одомашненные нами растения и животные не «покинули природу» – они все еще ее неотъемлемая часть. И к нам это тоже относится. Несмотря на то что человек оказывает глубочайшее и широчайшее влияние на жизнь всей планеты, он по-прежнему представляет собой не более чем биологический феномен. По-хорошему, признание того, что мы тоже являемся частичкой природы, должно бы заставить нас серьезнее относиться к последствиям нашей деятельности для природы в целом и для других видов живых существ. Мы никогда не сможем существовать в изоляции от жизни других, однако нам по силам направить свое влияние в более положительное русло. И беспокойство за будущее сельского хозяйства – не единственная причина для защиты окружающей среды. Ведь мы прекрасно понимаем, какую угрозу биоразнообразию мы представляем как вид. На нас лежит моральное обязательство попытаться найти баланс между фундаментальной потребностью кормить и одевать человечество и необходимостью защищать наших соседей по планете, причем не только одомашненные виды, но и тех, кого мы не приручили.

Человек превратился в мощный эволюционный фактор планетарного масштаба; он способен создавать новые ландшафты, менять климат, взаимодействовать с другими видами в процессе коэволюции и способствовать глобальному распространению этих «привилегированных» растений и животных. В результате подобной деятельности – как и в результате естественного отбора посредством вмешательства человека – геномы одомашненных видов изменились после скрещивания с близкородственными дикими видами. Пусть яблоки до сих пор хранят память о своих азиатских предках в волшебных садах на склонах Тянь-Шаня, но генетически они больше сходны с европейскими яблоками-дичками. То же самое можно сказать и о свиньях, которые были одомашнены в Анатолии, но на начальных этапах распространения в Европе скрещивались с дикими кабанами, так что теперь «подпись» их митохондриальной ДНК – это «подпись» местных диких видов свиней. Подобным образом, пересекая степь с востока на запад, лошади обогащали свой геном материалом диких родственников. У коммерческих пород кур желтые лапы – эта особенность досталась птицам от серой джунглевой курицы, с которой их предки пересекались на юге Азии. Такие особенности происхождения, распространения и скрещивания создали на редкость сложные переплетения в родословных каждого из одомашненных видов, так что теперь ученым приходится долго ломать головы над разгадками. Попадание в геном одомашненных видов генов диких видов часто заставляет предполагать множественные источники происхождения. Но генетика тоже не стоит на месте: с переходом от анализа митохондриальной ДНК к полной расшифровке генома и с появлением возможности извлекать древние ДНК из найденных костных останков перед нами начала прорисовываться по-настоящему сложная и поразительная картина. Оказывается, и Николай Вавилов, и Чарлз Дарвин были правы. Как Вавилов и предсказывал, по-видимому, большинство одомашненных видов действительно имеют единственные обособленные географические центры происхождения. Но и Дарвин не ошибался, когда настаивал на вероятности того, что у каждого вида было множество различных предков, но не из-за наличия нескольких центров одомашнивания, а из-за гибридизации, происходившей во время расселения видов по планете. Даже у крупного рогатого скота, у которого, как предполагалось, должен был быть второй центр одомашнивания, родина зебу, скорее всего, был единственный первичный центр доместикации на Ближнем Востоке. Собаки, в отношении которых все также предполагали два источника происхождения в двух далеко отстоящих друг от друга евразийских центрах одомашнивания, вероятнее всего, оформились как домашний вид в одном месте. А вот свиньи, возможно, и составляют исключение из правил, поскольку имеющиеся данные указывают на два разных центра их доместикации на западе и на востоке Евразии.

Сегодня мы понимаем процесс одомашнивания значительно лучше, чем каких-то десять лет назад. Тогда границы, проведенные человеком между прирученными и дикими видами, были слишком прочными и непроницаемыми. Но, погружаясь в историю наших союзников, мы сумели пролить свет и на собственное происхождение. Мы, как и они, – гибриды. Перемещаясь по планете и осваивая новые ландшафты, мы скрещивались со своими «дикими» родственниками точно так же, как это делали лошади, коровы, куры, яблоки, пшеница и рис.