– Коньяк как коньяк. А вообще, ты и вкусом вживаться должен. По методу Станиславского.

– Я не про коньяк и Станиславского, а вообще.

– Не томничай. Отлично сыграл. – Иванов нормально надел шапку. – После войны, если пропадет желание в контрразведке оставаться, в театральный поступай. Умеешь, я даже не ожидал.

– Что там уметь… Надо значит надо. Думаю, клюнут. Хотя, может, и нет. – Тимофей вынул из-за пазухи пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. – Делом-то займемся?

– Займемся. Только ты сначала скажи: чего именно эту деваху заподозрил? Не спорю, вполне сомнительная. Но как ты ее угадал? Ее же и не видно под тряпьем.

– Да черт ее знает. По обуви, наверное. И еще как-то, – Тимофей неопределенно покрутил рукой, – она отличается.

– Верно. Вроде как ждет, красавица, когда окликнут. И без особого страха, хоть с напряжением. – Иванов хмыкнул. – Нет, я тоже не могу объяснить. Они там все напряженные и боятся, так почему именно эта барышня?.. Нет, то не по моей части. Пойдем лучше, займемся, чем я умею.

Обход подъездов много времени не занял. Поднимались наверх, поочередно светили фонариком: сначала Тимофей прибивал на дверь чердака листок объявления на мадьярском «Выход запрещен! Опасно!», потом старший лейтенант ставил за порогом ловушку. Ничего сложного: «лимонка», тонкая проволочка в натяг – элементарное минирование, но Тимофею с подобным сталкиваться не приходилось. Мины, понятно, видел, но тут даже еще проще.

Оставшиеся объявления присобачили на дверях подъездов.

– Старательно писал Дмитриевич, – сказал Тимофей. – Опасается, что сдуру жильцы полезут. Я вот тоже… Рванет кого-то не того – ой погано будет.

– «Не те» ночью в тепле сидят, а не по крышам лазят, – напомнил старший лейтенант.

В кабине «опель-пежо» согрелись, тихо обсуждали план на завтра. У улицы Андраши бахало и воевало, порой всполохи разрывов озаряли двор. Небо тоже оставалось неспокойным: наши штурмовики «ушли спать», но гудело невидимо – немцы норовили сбросить грузы осажденным, да и про ночные бомбы на головы русских не забывали.

Сержанту Лавренко было сказано «покемарить». Возражать глупо: следующий день, да, наверное, и не один, будет напряженным.

Вроде глаза только закрыл, как пихнули в бок:

– Нарвался кто-то. Второй подъезд, кажется.

Тимофей выпал из машины, старший лейтенант уже беззвучно шмыгнул через двор.

Холодный, гулкий подъезд, кованые ледяные завитушки перил, смутные звуки наверху…

– Не гони, Тима, а то успеем не туда, – шипел Иванов.

Дверь на чердак оказалась распахнута, побита осколками, еще витали в воздухе характерный дым и запах гранатной взрывчатки. Иванов ужом заскользнул внутрь. В темноте, под скатом крыши, хлопнул пистолетный выстрел – старший лейтенант мгновенно ответил очередью, Тимофей из-за косяка двери добавил. Вспышки на автоматном стволе порядком слепили…

Тишина. Только порохового дыма стало погуще.

Тимофей осторожно обошел кирпичную колонну, Иванов двигался с другой стороны.

– Здесь он. Подсвечу, – прошептал старший лейтенант.

На миг вспыхнул луч фонарика…

Человек в темной куртке и мешковатых ватных шароварах лежал на спине. Пистолет в руке, рядом длинный белый зигзаг размотанного бинта, кровью все залито…

– Зря патроны жгли, этот-то самоизлечился, в башку себе пальнул, – догадался Иванов.

– Еще должны быть, – шепнул Тимофей.

Следы на пыли были очевидны – раненого успели оттащить от двери: борозды от каблуков тянулись. Куда остальные ушли, тоже понятно – скрипела створка распахнутого ближайшего слухового окна.

– Тот тоже подраненный, – показал Иванов на пятна крови. – Один…

Снаружи было светлее, следы на снегу очевидны.

– Как бы не встретил, – намекнул Тимофей.

– Я здесь пошуршу, а ты к тому окну…

Сержант Лавренко выполз на снег и почти сразу увидел согнутую фигуру.

– К пожарной лестнице уходит!

Пригнувшийся человек обернулся, вскинул руку с пистолетом. Очередь штурмового автомата опередила – диверсант сделал неловкий шаг вбок, еще больше согнулся и беззвучно исчез за краем крыши.

Прошли по следам, глянули вниз. Тело упавшего диверсанта лежало черной закорючкой возле крыши хозпостройки, рядом уже стояли, задрав головы, остальные бойцы опергруппы – Земляков вывел своевременно. От связистов тоже подходили встревоженные стрельбой солдаты.

Иванов мигнул фонариком, крикнул:

– Все уже, очистили!

У слухового окна нашли хитрый сигнальный фонарь – мощный, с цветными фильтрами и кнопкой для мигания.

– Редкая вещь. Вообще не знал, что такие делали, – подивился Иванов.

– Пригодится. А я у того мертвяка пистолет заберу, Сашке отдам.

– Отдавай. Машина в порядке, гоняет хорошо, чего бойца не поощрить.

Гранату на дверь Иванов поставил свежую, а когда спускались, заметил:

– Второй-то прямо туда же свалился, куда они ефрейтора выкинули. Судьба.

– Он-то с носом и ушами упал, – пробормотал Тимофей. – А так да, сортирная война, говняная.

– Дальше только хуже будет, Тима. Может, во времена Наполеона почище воевали: сабли блестящие, каре на просторном поле, пленные, сидящие в трактире «под честное слово», бокал шампанского перед расстрелом. Благодать!

– Как говорил Захарыч, «отож какой нам выбор даден»? Никакого. Обойдемся без шампанского.

Девятого января советские штурмовые группы, усиленные огнеметчиками, успешно атаковали железнодорожную станцию, вынудили немцев отводить войска из района Рпкашполота. Удалось выбить немцев из парка, начался штурм казарм на улице Хэс.

В ночь на десятое января разведгруппа штаба Дунайской флотилии под командованием старшего лейтенанта В. А. Калганова вышла в тыл противника по системе канализационных труб и проникла в здание Управления Дунайского пароходства. Разведгруппе удалось захватить карты минной обстановки на Дунае и мест затопления судов на фарватерах.

За сутки заняты триста пятьдесят кварталов. Люфтваффе выполнил тридцать восемь полетов с грузами для окруженной группировки.

К западу от города продолжаются ожесточеннейшие бои. Северо-западнее Секешфехервара противник атакует упорно, крупными силами, вводя в бой до двухсот танков и штурмовых орудий одновременно.

* * *

Шагал Тимофей, притоптывая замерзшими ногами, до угла, потом обратно до штабного подъезда, скучал и раздумывал над тем, что стоять настоящим часовым ему не приходилось. В траншеях или на охране машин – сколько угодно, а вот так торчать, прогуливаясь на виду, не случалось.

В шинели вроде и тепло, но не совсем. Сменил Жору – к мелкому саперу подкатывать точно не будут, поскольку уже пробовали, да и утро было, народу кругом много. А вот сейчас самое время: машины опергруппы разъехались, с этой стороны двора пусто, лишь часовой одинокий и скучающий. Имелась, правда, мысль, что вообще не рискнут в том же месте гадить, сразу после вчерашнего и ночной стрельбы. Могли к связистам сунуться, но там предупреждены, посты удвоенные, шансов мало. Рискнут повторить здесь или нет?

Сам сержант Лавренко считал, что непременно рискнут. Злы диверсанты, да еще запомнили наглого, сопливого и крепко пьющего сержанта. Зря, что ли, вчера в подвале спектакль