С осени 1824 года восстание в Кабарде начало шириться. Русские, пытаясь упредить неприятеля, время от времени нападали на аулы горцев, но всегда находили их пустыми. 14 сентября известный лазутчик Али-Мурза сообщил Вельяминову через курьера, что анапский паша с большой партией черкесов, стоящей между верховьями Лабы и Урупа, ожидает лишь прибытия пушек, чтобы напасть на селение Тахтамышское, разорить его, а жителей угнать в горы.

20 сентября черкесы снялись с места и выступили в поход, но куда, неизвестно. Русские готовились нанести удар черкесам отрядами донских полковников Победнова и Исаева с двух сторон Тахтамышского аула. Бой, однако, не состоялся. Лазутчик обманул наших героев. Впрочем, они и не рвались отличиться, всячески избегая столкновения с неприятелем, чем и воспользовались горцы, уничтожив защитников нескольких укреплённых постов Кабардинской линии: одних сожгли заживо, других перебили. Вот что писал в связи с этим генерал-лейтенант Вельяминов в приказе по вверенным ему войскам от 20 ноября:

«Уклонение полковника войска Донского Победнова от сражения не позволяет иметь к нему ни малейшего доверия, а потому кордон, состоящий под его начальством, поручается командиру Кубанского казачьего полка подполковнику Степановскому.

Не более похвалы заслуживают и действия полковника Исаева, который употребил всё искусство, чтобы не встретиться с неприятелем. Подобные действия также не внушают доверия, и кордон, находящийся под его начальством, поручается войсковому старшине войска Донского Грекову 14-му».

В рапорте на имя Ермолова Вельяминов выражал надежду, что новые командиры будут действовать лучше, ибо хуже того, что сделали Победнов и Исаев, «ничего сделать невозможно».

Такого унижения, какому подверг Джамбулат русские войска, Юрий Павлович Кацырев не испытывал никогда. Уже в декабре он с казаками был за Кубанью, о чём не догадывались даже самые близкие к нему люди, не говоря уже о горцах. В наказание за их вероломство он напал на темиргоевские пастбища и отбил у Мисоста Айтекова тысячу лошадей. Так и действовали, соревнуясь друг с другом в коварстве и жестокости. Нет необходимости описывать все факты, но на одном из них стоит остановиться, ибо он позволяет определить отношение к нему Ермолова.

В то же время, когда донские полковники Победнов и Исаев маневрировали, обманывая друг друга и избегая встречи с черкесами Джембулата Айтекова, произошёл случай, характерный для эпохи утверждения русского владычества на Кавказе.

21 сентября черкесы скрытно перешли Кубань у Каменного моста и столь же скрытно двинулись по берегу Малки. Здесь к ним присоединились кабардинцы во главе с Джембулатом Кучуковым, которого считали преданным России. Через неделю эта огромная ватага напала на станицу Солдатскую.

Погода стояла скверная, шёл дождь. Тем не менее на рассвете почти все казаки отправились на работу в отдалённые поля. В станице же остались одни женщины, старики и малые дети. Восемь человек черкесы убили «и принялись обшаривать дома, — рассказывала уцелевшая казачка, — перины повытащили, сундуки разбили, пух с подушек повыпустили, даже рушники — и те посдирали со святых образов, но особенно накидывались на всякое железо: на топоры, косы и гвозди. Навьючили они всем этим добром своих лошадей и зажгли избы. Тут они добрались и до нас, баб, спрятавшихся в саду, и всех забрали».

По официальным данным, черкесы и кабардинцы увели с собой сто тридцать человек. Благодаря сырой погоде домов сгорело всего десять, в том числе небольшая церквушка, больница и хлебные амбары.

Оставив разграбленную станицу, черкесы перешли Малку и, никем не преследуемые, потянулись к Баксанскому ущелью. Пройдя ещё сутки, они оказались у входа в ущелье Чегемское, где наткнулись на подполковника Булгакова, который с ротой пехоты и артиллерией следовал к Малке. Грабители казачьей станицы бросились в горы. Но он не стал их преследовать, несмотря на открытое возмущение его солдат. Ермолов, находившийся на Линии, с беспощадной откровенностью писал ему:

«Мне надо было проехать через всю Кабарду, чтобы удостовериться, до какой степени простиралась подлая трусость ваша, когда, встретив шайку, уже утомлённую разбоем и обременённую добычей, вы не осмелились напасть на неё. Слышны были голоса наших людей, просящих о помощи, но вас заглушила подлая трусость; рвались подчинённые ваши освободить соотечественников, но вы удержали их. Из их головы теперь нельзя изгнать мнения, что вы подлый трус или изменник. И с тем и с другим титулом нельзя оставаться среди людей, имеющих право гнушаться вами, а потому я прошу успокоить их поспешным отъездом в Россию. Я принял меры, чтобы, проезжая село Солдатское, вы не были осрамлены оставшимися жителями. Примите уверение в том почтении, какое только вы заслуживать можете».

Это послание было написано под свежим впечатлением от полученной информации, сгоряча. Однако и по прошествии десятилетий Алексей Петрович не остыл, не отказался от своего прежнего мнения о Булгакове.

«Трусость подполковника Булгакова, — писал Ермолов, работая над своими мемуарами, — не позволила наказать хищников, ибо, догнав их в тесном ущелье, обременённых добычей и пленными, имея у себя достаточно сил и пушки, не решился атаковать грабителей. Солдаты явно негодовали за сию робость; я назначил тотчас другого начальника и, вразумительно изъяснившись насчёт подлой его трусости, приказал ему подать прошение об отставке…»

Трусость Булгакова имела чрезвычайно тяжёлые последствия. Черкесы, ушедшие в Чегемское ущелье, не ограничились разгромом станицы Солдатской, уже в начале октября они предприняли ряд набегов на аулы, расположенные по берегам Черека и Баксана, обитатели которых хотели жить в мире с русскими, опустошили их сакли и угнали скот. В погоню за ними пустился сам кабардинский валий князь Кучук Джанхотов. Он нагнал грабителей и отобрал почти всё увезённое ими имущество.

Немало горя принесли равнинным кабардинцам горцы Магомета Атажукина, упомянутого выше приятеля капитана Александра Якубовича, чудившего в это время в Петербурге перед отправкой на каторгу. В ночь на 8 октября они сожгли несколько аулов, расположенных по берегам Баксана, а их обитателей увели в Чегемское ущелье. На Линии поднялась тревога. Наперерез поджигателям пустился майор Тарановский с небольшим отрядом. Ему удалось отбить большую часть людей и почти весь обоз грабителей.

Тарановский потерял при этом семь человек убитыми и ранеными. Черкесы понесли значительно больший урон. Был убит абадзехский кадий и тяжело ранен князь Магомет Атажукин, лихие набеги которого на Линию русские помнили и десятилетия спустя.

Между тем на Кубань стягивались русские войска. Они перекрыли черкесам все пути выхода из Чегемского ущелья. Осталась единственная тропа, проходившая через перевал, покрытый нетающим снегом. Почти сорок лет назад его преодолел в это же время года легендарный чеченский «пророк» Мансур, оставивший на вершине немало окоченевших трупов своих соратников.

Дорого обошёлся этот переход черкесам. Впрочем, и русским пленникам, которых на каждого горца «досталось по девке и по мальчику», — тоже. Многие из них замёрзли на перевале, а следы выживших навеки затерялись на чужбине, на невольничьих рынках и в гаремах мусульманских стран.