Последние дни…

Все увиденное встревожило меня. Я догадывался, что химикаты в канистрах — это, скорее всего, филовирусы[43]или какие-то иные, не менее опасные вещества и в Храме разума вынашивают планы массового уничтожения людей.

Я миновал множество этажей — одни пустовали, на других располагались общежития, где спали молодые сподвижники Грегори. В большой часовне молча молились люди. Они стояли на коленях, прижав ладони ко лбу, и походили на погруженных в созерцание монахов. Над алтарем я увидел золоченое изображение огромного мозга — видимо, Божественного разума. Примитивное, почти анатомически точное и в то же время причудливое, оно производило весьма странное впечатление.

В некоторых комнатах люди спали поодиночке. Обитатель одной был забинтован, рядом дежурила сиделка. В других комнатах тоже лежали больные. От аппаратов к ним тянулись блестящие трубки. Среди множества комнат попадались и такие, которые роскошным убранством могли сравниться с личными апартаментами Грегори. Я увидел выложенные мраморными плитами полы, позолоченную мебель, роскошно отделанные туалетные комнаты с огромными квадратными ваннами.

Мне хотелось задержаться и выяснить все до конца — слишком многое оставалось непонятным, — но я не мог больше там оставаться. Надо было спешить в Бруклин, поскольку я не сомневался, что Натану грозит опасность.

В два часа ночи я, по-прежнему невидимый, проник в дом ребе и нашел его спящим. Он мгновенно почувствовал мое присутствие и в тревоге проснулся. Я поспешил покинуть его жилище — у меня не было времени на поиски самого Натана или кого-то еще из их семейки.

Усталость усиливалась с каждой минутой, но я не осмеливался вернуться в прах, точнее, у меня не было желания возвращаться туда когда-либо, тем более в таком состоянии. Я боялся, что сон ослабит меня, и тогда либо Грегори, либо ребе сможет призвать меня или заставить рассеяться мою телесную оболочку.

Я вернулся на Манхэттен и в самом сердце Центрального парка отыскал небольшое озеро. Оно оказалось неподалеку от величественно возвышавшегося Храма разума, освещенные окна которого были мне хорошо видны. Приняв человеческий облик, я облачился в самый лучший наряд, какой вообразил: костюм из красного бархата, льняную сорочку и множество золотых украшений. Потом я опустился на колени и напился воды из озера. Я черпал ее горстями и никак не мог остановиться, пока наконец не почувствовал, что силы мои полностью восстановились. Решив отдохнуть под открытым небом, я прилег на траву и мысленно велел телу оставаться неизменным, повиноваться только моим приказам и быть готовым отразить любое нападение.

Когда я проснулся, часы показывали восемь утра. Тело мое сохранило твердость, костюм остался на месте, и я чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Думаю, бродяги, нищие и случайные прохожие сочли меня чересчур странным и предпочли обойти стороной. Итак, я был силен, невредим и прекрасно выглядел в своем красном бархатном костюме и черных, до блеска начищенных ботинках.

Я сумел выспаться вне собственного праха, полностью сохранив материальную форму. Это была еще одна блестящая победа!

Несколько минут я плясал на траве от радости, потом скинул одежду, растворился в воздухе и вновь обрел форму, но уже в гостиной дома ребе. На мне снова был бархатный костюм, только чистый, без единого пятнышка земли и травы. Борода и усы вернулись против воли — возможно, они появились еще в момент пробуждения. Я уверен, что так. Или они вообще не исчезали.

«Что ж, пусть остаются, если им так хочется», — подумал я.

Несмотря на обилие помещений, дом современной постройки нельзя было назвать просторным. Меня поразила его обыденность: маленькие комнаты, заставленные ничем не примечательной мебелью, умеренный комфорт и хорошее освещение.

При моем появлении люди, ожидавшие в гостиной, начали перешептываться. Один подошел ко мне, и я на идише сказал ему, что должен немедленно увидеться с Натаном.

Только тут я осознал, что не знаю ни настоящую фамилию Натана, ни даже как они его называют. Его фамилия явно не Белкин, поскольку ее придумал для себя Грегори. Я объяснил, что мне необходимо встретиться с Натаном, это вопрос жизни и смерти.

Двери кабинета распахнулись, и на пороге появился разъяренный ребе. Рядом стояли две пожилые женщины и двое молодых парней. Они были хасидами, как и все, кто находился в тот момент в доме. Женщины скрывали волосы под париками, молодые люди носили пейсы и шелковые костюмы.

Ребе буквально трясся от гнева и отчаянно пытался изгнать меня из дома, но я стойко противостоял его воле.

«Я должен поговорить с Натаном, — примирительно подняв руку, заговорил я на идише. — Подозреваю, ему грозит опасность. Грегори страшный человек. Я не уйду отсюда, пока не побеседую с Натаном. Надеюсь, он смел, и сердце его способно к состраданию, а потому он прислушается к моим словам. Как бы то ни было, я отнесусь к нему с любовью и лаской. Натан ведет праведную жизнь, следует заветам Божьим, и кто знает, может, если я спасу его, то спасу и самого себя».

В гостиной повисло молчание, впрочем недолгое. Мужчины приказали женщинам выйти, и те беспрекословно повиновались. Несколько пожилых хасидов направились в кабинет, знаком предложив мне следовать за ними.

Я оказался среди старейшин.

Один взял мел и, начертив на полу круг, велел мне встать в середину.

«Нет, — отказался я. — Я пришел к вам с любовью и хочу предотвратить зло. Я познал любовь благодаря двум людям, которые были мне дороги, но теперь мертвы. Отныне я не Служитель праха и не стану чинить вред. Мною движет не гнев, обида или ненависть. Я силен, и меня не удержит ваш магический круг. Любовь к Натану — вот что для меня сейчас важно».

Ребе опустился в кресло возле письменного стола, гораздо более внушительного, чем тот, который я видел на цокольном этаже в нашу первую встречу. Казалось, старик в отчаянии.

«Рашель Белкин мертва, — сообщил я на идише. — Покончила с собой».

«Но в новостях говорили, что ты убил ее», — так же на идише сказал ребе.

Старейшины согласно закивали.

Древний старик, очень худой, лысеющий, с похожей на череп головой, подошел и заглянул мне в глаза.

«Мы никогда не смотрим телевизор, — заявил он. — Но новости распространяются очень быстро. Все уверены, что ты убил и ее, и ее дочь».

«Это ложь. — Я покачал головой. — Эстер Белкин встретилась с Натаном, братом Грегори, в ювелирном магазине и купила у него ожерелье. Я уверен, что Грегори Белкин убил ее, потому что ей стало известно о существовании его семьи и в особенности о том, что у него есть брат-близнец. Натану грозит опасность».

Потрясенные, старейшины застыли на местах. Я не знал, что произойдет дальше, но понимал, какое загадочное впечатление производил на них неожиданно появившийся человек с черными волосами и длинной бородой, одетый в красный бархатный костюм с расшитыми золотом манжетами. Впрочем, и эта компания бородатых мужчин в свободных черных шелковых одеждах и черных же шляпах с полями — у одних широкими, у других узкими — выглядела не менее странно.