— А потом я вернулась сюда и даже в дом войти не успела, как появляется Боб и говорит мне, что Джесс жива. А ведь я не чаяла уже никогда увидеть ни ее, ни Гаса! И все — в один день! Ну, не удивительное ли совпадение, Хьюго?

— Поразительное, — согласился Хьюго, его и вправду впечатлил рассказ Джудит.

— Только вот за Гаса я беспокоюсь. Его старики родители умерли, пока он был в плену и строил эту железную дорогу; в Рангуне ему сообщили об их смерти, Больше родных у него не осталось. Ни братьев, ни сестер. Чувствую, невеселое у него будет возвращение.

— Где он живет?

— Где-то в Абердиншире. Я не слишком хорошо его знала. Он был другом моих корнуолльских друзей, гостил у них летом перед войной. Тогда-то я с ним и познакомилась, и с тех пор мы больше не встречались. До того самого дня, когда я увидела его на Гopдонз-Грин.

— У него есть свой угол?

— Да. Я думаю, это какое-то большое имение. Проблем с деньгами, во всяком случае, не замечалось. Он учился тогда в Кембридже, а до того — в Рагби. И разъезжал в очень элегантной и мощной «лагонде».

— Ну, тогда, я думаю, можно за него не волноваться.

— Но люди, Хьюго, это ведь тоже важно! Родственники, друзья…

— Если он служил в шотландском полку, у него не будет недостатка в друзьях.

— Надеюсь, что так, Хьюго, очень надеюсь.

Чай остыл. Джудит взяла чашку и отпила немного; по телу разлились тепло и в то же время бодрость. Все еще думая о Гace, она сказала:

— Но я не должна терять его из виду.

— А тебя кто ждет дома?

— Развеселая женская компания, — засмеялась она.

— А Джесс?

— Рано или поздно она пойдет в школу. Пожалуй, попозже. Она заслужила небольшие каникулы — немножко времени, чтобы привыкнуть к новому месту, осмотреться, отдохнуть.

— Значит, ты возвращаешься в круг друзей и родных.

— Да.

— И нет никакого пылкого обожателя, который ждет-не дождется твоего возвращения, чтобы надеть на твой пальчик обручальное кольцо?

Иногда трудно было понять, шутит Хьюго или говорит серьезно. Она посмотрела ему прямо в лицо и поняла, что он не шутит.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что, если таковой мужчина имеется, я бы сказал, что ему крупно повезло.

Она взяла свою чашку и наклонилась, чтобы поставить ее на столик.

— Хьюго, я бы очень не хотела, чтоб ты думал, будто я просто тебя использовала.

— У меня никогда не возникло бы подобной мысли. Просто я оказался рядом, когда у тебя была тяжелая полоса. Я только жалею, что у нас было так мало времени.

— Мы уже говорили об этом раньше. Вряд ли от этого что-нибудь изменилось бы.

— Да. Наверно, ты права.

— И тем не менее, все было прекрасно. Наша встреча и все, что мы делали вместе. Война кончилась, и, оказывается, ей не удалось уничтожить все те простые маленькие радости, тривиальные мелочи, которыми люди занимались раньше. «Только любовь я могу тебе дать, крошка», танцы при луне, покупка нового платья, хихиканье над ужасной Мойрой Барридж, Все такое незначительное и вместе с тем крайне важное. Я так тебе благодарна. Кто еще мог бы вернуть, воскресить все это для меня, если бы не ты.

Он потянулся к ней и взял ее руку в свои ладони.

— Увидимся ли мы еще? Когда я вернусь в Англию? Вообще когда-нибудь?

— Конечно. Тебе непременно надо приехать ко мне в Корнуолл. У меня сказочный дом почти у самого моря. Ты мог бы приехать во время летнего отпуска. Один или с какой-нибудь очаровательной приятельницей. Со временем привез бы с собой жену и детей, и мы всей компанией ходили бы строить песочные замки.

— Мне это нравится.

— Что нравится?

— Твоя прямота.

— Я не хочу цепляться за тебя, Хьюго, никогда не хотела. Но и терять тебя не хочу.

— Как мне тебя найти?

— По телефонному справочнику. Данбар, Дауэр-Хаус, Роузмаллион.

— Если я позвоню, ты не скажешь: «А вы, собственно, кто такой?»

— Не думаю, что я когда-нибудь так скажу.

Он пробыл еще какое-то время, и они говорили о разных пустяках; потом он взглянул на часы и сказал, что ему пора.

— Мне еще нужно сделать несколько звонков, написать письмо и явиться на прием к главнокомандующему бодрым как огурчик и за пять минут до назначенного часа.

— На сколько тебе назначено?

— На шесть-тридцать. Коктейли. Торжественный случай. Будут лорд и леди Маунтбаттен.

— Мойра Барридж там будет?

— Боже упаси!

— Что ж, при случае кланяйся ей от меня.

— А ты не боишься, что я дам ей твой корнуолльский адрес и скажу, что ты с нетерпением ждешь ее в гости?

— Тогда можешь считать себя покойником!

Она проводила его до дверей и спустилась по ступенькам к его машине. Он повернулся к ней.

— Пока.

— Пока, Хьюго.

Они поцеловались. В обе щеки.

— Все было здорово.

— Да. Здорово. Спасибо тебе.

— Я очень рад за тебя, рад, что все так хорошо обернулось.

— Еще не обернулось. Это только начало.

«"Тихоокеанская королева",

Средиземное море.

Пятница, 12 октября 1945 г.

Дорогой Гас!

Я сижу на верхней палубе в окружении ревущих детей, отчаявшихся матерей и целой армии одуревших от скуки авиаторов. Здесь дует, и не на что присесть, так что все сидят на корточках где придется и с каждым днем все больше зарастают грязью — душевых не хватает!

Сейчас расскажу все по порядку. Лучше всего начать с того момента, когда мы с тобой простились около «Галле-Фейс». Я поехала домой, к Бобу (мой дядя, контр-адмирал Сомервиль), и там меня ждала сногсшибательная новость: нашлась моя младшая сестра Джесс — на Яве, в лагере для интернированных. Сначала ты, потом она! День чудес. Как выразился Боб (с мыслью об охоте на фазанов) — выстрел из обоих стволов.

Джесс уже четырнадцать. Она прилетела в Коломбо из Джакарты на американской «дакоте», и мы с Бобом встретили ее на аэродроме в Ратмалане. Она худенькая, загоревшая до черноты, а ростом скоро догонит меня. Она здорова.

Неделя сумасшедших хлопот и сборов — и вот мы вдвоем плывем домой. Меня увольняют со службы по семейным обстоятельствам, и мы возвращаемся в Дауэр-Хаус