«Муха» — кличка соглядатая, пущенная давно, кажется вездесущим «Цензором». Он писал, что они размножились и составляют немалую часть населения Гааги.

— Шевалье пришел, чтобы купить у меня жеребят, — и граф криво улыбнулся. — Что касается вашего дела… Регент обдумывает… Вы помните, что я вам говорил? Россия очень далеко. Вот если бы царь сел на трон в Мадриде… Это слова Дюбуа, мой принц. Регент изложит письменно… Не будем надоедать, это повредит вам.

Договорив, Шатонеф обмяк, будто выбился из сил. Горестные складки врезались в посеревшее лицо. Снова донесся из его угла мерный костяной стук домино.

5

Сын аптекаря обязан был своим возвышением как способностям, так и случаю.

Из школы иезуитов он вышел с отличием. Смышленый, начитанный, услужливый аббат стал секретарем вельможи, затем воспитателем в родовом замке. Тут и вмешался Случай — сей шалун при дворе истории. Он дал Гийому Дюбуа не кого иного в наперсники, как юного Филиппа Орлеанского.

Занятия науками чередовались с забавами. Наградой за приготовленный урок были сперва лакомства, прогулки, катанье на пони, потом, с годами, посещение веселого дома, ласки продажных красоток. Находчивый аббат изобретал тысячи уловок, чтобы избавить Филиппа от контроля матери — строгой и набожной немки. Ей претило все французское — язык, кухня и в особенности вольные нравы, допущенные «королем-солнцем». Дюбуа и Филипп, переодетые, убегали из замка на потайные пирушки. Наставник устраивал их в лесу, на заброшенной мельнице, в задней комнате кабачка. Он сам резвился, как мальчик, изображая клоуна Скарамуша, героя балаганных представлений. Маленький, щуплый, Дюбуа вдруг выскакивал из-за бельевой корзины или из бочки, паясничал, щекотал девиц, затевал фривольную возню.

Когда настала пора женить Филиппа, Дюбуа, советчик семьи, рекомендовал ему мадемуазель де Блуа. Сватовство, направленное аббатом, завершилось многообещающим браком. Племянник короля сочетался с дочерью короля, пусть незаконной, снискал симпатию Людовика.

В Париж, в Париж! Дюбуа отряхнул со своих ног пыль опротивевшей провинции. Филипп неразлучен с ним. Аббат печется о его карьере неусыпно.

— Дюбуа кидается в атаку, как гренадер, — говорят о нем в столице.

Сам он женился безрассудно. Ошибка далекой юности… Слава создателю, Жанетта не мешает ему. Необразованная крестьянка знает свое место, она уехала, поступила в прислуги, ничего не требует. Но есть запись в церковной книге. Для аббата не опасная, она возникает, колет глаза всякий раз, когда Дюбуа мысленно примеривает облачение епископа, красную мантию кардинала.

Мемуаристы расскажут, как Дюбуа отправился из Парижа, уложив в саквояж вино и изысканные яства. Как нагрянул в сумерки к сельскому кюре, попросился ночевать. Заодно столичный чиновник проверил, в порядке ли приходские бумаги. Порылся, нашел запись, поставил тетрадь обратно в шкаф. А ночью, под храп осоловевшего кюре, прокрался на цыпочках, вырвал страницу.

«Лживость была написана на его лбу, — скажет о Дюбуа граф Сен-Симон, автор многотомных записок. — Его отличало открытое презрение к вере, к честному слову, к порядочности, к правде… Он был слащав, подл, изворотлив, умел рассыпаться в восторгах, принимал с чрезвычайной легкостью всевозможные формы поведения, выступал во всяческих ролях, к тому же часто противоречивых в зависимости от различных целей, которые он себе ставил».

Сен-Симон, летописец галантной жизни Франции, не щадил и носителей громких титулов, — мог ли ожидать снисхождения сын аптекаря, пробравшийся к власти?

Писатель Дюкло не согласился с графом, яростно отрицавшим таланты и познания аббата. У него был острый ум, «но вне соответствия с его высоким положением и более годный к интриге, нежели к управлению».

Недовольство выскочкой достигало ушей Людовика Четырнадцатого. Духовник Лашез сказал королю:

— Любимец вашего племянника предан азартной игре и вину.

— Но он не пьянеет и не проигрывает, — ответил король.

В связи с мирными переговорами Дюбуа ездил в Англию с эскортом секретарей, слуг и… портных. В Париже еще носили «адриенны» — длинные, свободно ниспадающие платья с низким декольте. В Лондоне они оказались новинкой моды и произвели фурор, обеспечивший Дюбуа-дипломату популярность.

Для мужчин у него бутылки отборного, выдержанного бордо, молодящие снадобья, скабрезные парижские картинки, а также увесистые кошельки. Он приобрел симпатии лорда Стенхопа, привлек благосклонное внимание короля Георга.

В туманах Лондона, протестантского Лондона маячил кардинальский пурпур. Свой король не поможет — Людовик не в ладах с папой. Неизмеримо весомее слово императора. Он противник Франции, но союзник Англии.

Аббат не прекращал забот и о своем воспитаннике. Филипп честолюбив — надо развивать это качество. Средней руки военачальник, он пытался завоевать корону в Италии, Дюбуа утешал, прочил Филиппу всю Францию. Побольше смелости, поменьше разборчивости в средствах…

Филипп увлекся химией, завел лабораторию, пригласил в учителя знаменитого Гомберга. Дюбуа, как твердила потом молва, подсказал практическое приложение науки. В один год от загадочной болезни умерли герцог Бургундский с супругой и инфант.

Блеск короны упал на внука короля. Регентом, по завещанию Людовика, должен был стать герцог де Мэн, его отпрыск от фаворитки Монтеспан.

— Вы гораздо достойнее, — убеждал аббат Филиппа. — Луи-Огюст безмозглый чурбан.

Париж будоражила борьба партий. В пользу де Мэна, равнодушного к славе, хлопотала его напористая жена. Но многие вельможи ополчились против «потомства Монтеспан». Распри, кипевшие при жизни короля, после его смерти ожесточились. Утвердить регента предстояло парламенту.

— Луи-Огюст косноязычен, — говорил Дюбуа своему принципалу. — Его поднимут на смех. Посмотрите, я кое-что набросал для вас!

Де Мэн был действительно плохим оратором, — Филипп разбил соперника, опротестовал королевское завещание. Орлеанца шумно поддержали. Тем временем гвардейские полки, подчиненные Филиппу, окружили дворец. Они-то и решили исход дебатов.

При Филиппе-регенте Дюбуа стал фактически первым министром. Кардинальский пурпур теперь ближе. Филипп сделал все, что мог. Король Георг обещал замолвить слово императору, но протекцию надо оплатить услугами.

Сближение с Англией, с державой-победительницей, обидчицей, задача не простая. Действовать нужно исподволь. Враждебность Испании весьма кстати, гасить ее нерасчетливо. Дюбуа внушает регенту, что наилучшая опора для Франции находится рядом, за Ламаншем.

— Позвольте мне прощупать почву. Ручаюсь вам, вы ничем не рискуете.

— Кланяться англичанам? — упрямился герцрг. — Толпа разобьет нам стекла.

— Испанцы укрепили Памплону. Пушки упираются нам в бок. Прочитайте, вот список новых кораблей! А кланяться мы вынуждены, война нас разорила. Так кому же? Надеюсь, не царю.

Шатонеф только что сообщил приглашение царя — вступить в альянс с Россией, Пруссией и Польшей.

— Что общего у нас с русскими? — кричал Дюбуа, бегая по кабинету. — Какой нам прок от них? Царь еще не разделался с Карлом.

Россия зовет французских купцов в балтийские порты, но за какими товарами? Рынок тамошний незнаком, — доказывал Дюбуа. В донесениях послов —