– История будет о призраках? – спросил Габри.

– Вроде того, – сказала Мирна.

Она взяла с кофейного столика плотный конверт. На нем аккуратным почерком было написано: «Мирне».

На столе лежал такой же конверт с надписью: «Инспектору Изабель Лакост. Прошу передать лично».

Мирна нашла их у себя в почтовом ящике сегодня рано утром. За кофе она прочла письмо, адресованное ей. Но конверт для Изабель Лакост оставался запечатанным, хотя Мирна подозревала, что там написано почти то же самое.

– В давние-стародавние времена один бедный фермер и его жена молили Бога даровать им детей, – начала Мирна. – Их земля была бесплодной, и, судя по всему, бесплодием страдала и жена. Но она так хотела иметь детей, что поехала в Монреаль, в Ораторий к брату Андре. Она на коленях поднялась по длинной лестнице, читая молитву «Аве Мария»…

– Варварство, – пробормотала Рут.

Мирна замолчала и посмотрела на старую поэтессу.

– А теперь слушайте внимательно. Дальше важное.

То ли Рут, то ли Роза пробормотала:

– Фак-фак-фак.

Но обе слушали.

– И произошло чудо, – возобновила рассказ Мирна. – Восемь месяцев спустя, на следующий день после смерти брата Андре, на крохотной ферме в центре Квебека родились пять младенцев. Принимали их повивальная бабка и сам фермер. Поначалу они испытали страшное потрясение, но потом фермер взял дочерей на руки, подержал их и обнаружил в себе любовь, какой не знал никогда прежде. То же чувствовала и его жена. То был самый счастливый день в их жизни. И последний счастливый день.

– Ты рассказываешь о пятерняшках Уэлле, – сказала Клара.

– Ты так думаешь? – спросил Габри.

– Вызвали доктора, – мелодичным спокойным голосом продолжала Мирна, – но он не поехал в метель на какую-то нищенскую ферму, где его ждала оплата репой. А может, и та не ждала. Поэтому он улегся спать, понадеявшись на повивальную бабку. Но на следующее утро, узнав, что родились пятерняшки и все они живые и здоровые, он отправился на ферму. Сфотографировался вместе с девочками.

Мирна снова замолчала и оглядела собравшихся, задерживая взгляд на каждом. Она говорила тихим голосом, словно приглашая их поучаствовать в заговоре.

– В тот день родилось нечто большее, чем пятерняшки. Родился миф. А с ним родилось и что-то еще. Что-то с длинным темным хвостом. – Голос ее зазвучал еще тише, и все подались к ней. – Родилось убийство.

Арман Гамаш ехал по туннелю Виль-Мари. Он хотел выбрать другой маршрут. Поехать в объезд. Но через туннель лежал самый короткий путь к мосту Шамплейна и из Монреаля в Три Сосны.

Он ехал по длинному темному туннелю, отмечая трещины, отвалившуюся плитку, обнажившуюся арматуру. Как же это он столько раз проезжал здесь и ничего не видел?

Гамаш снял ногу с педали газа, скорость его машины упала, и другие участники движения принялись давить на кнопки гудков. Жестикулировали, обгоняя его. Но он почти не замечал их. Его мысли возвращались к разговору с месье Вильнёвом.

Он свернул на следующий съезд и нашел телефон в кофейне.

– Bonjour, – раздался тихий, усталый голос.

– Месье Вильнёв, говорит Арман Гамаш.

Молчание на другом конце.

– Из полиции. Я только что был у вас.

– Да, конечно. Я забыл ваше имя.

– Полиция вернула машину вашей жены?

– Нет. Но они вернули то, что нашли в ней.

– Какие-нибудь бумаги? Портфель?

– У нее был портфель. Но его они не вернули.

Гамаш потер лицо и с удивлением почувствовал щетину. Неудивительно, что Вильнёв не торопился приглашать его в дом. Он, вероятно, похож на бродягу с этой серой щетиной и синяком на физиономии.

Он сосредоточился. Одри Вильнёв собиралась на рождественскую вечеринку. Она была возбуждена, радостна, может, даже испытывала облегчение. Наконец-то она сообщит о своих находках человеку, который может предпринять какие-то меры.

Вероятно, она ожидала, что с ее плеч упадет огромный груз.

Но она не могла не понимать, что премьер Квебека не поверит ей на слово, какой бы привлекательной она ни казалась в новом платье.

Она собиралась представить ему доказательства. Доказательства, которые везла с собой на вечеринку.

– Алло? – сказал Вильнёв. – Вы еще на проводе?

– Одну минуточку, пожалуйста, – откликнулся Гамаш.

Он почти нашел. Почти нашел ответ.

Одри, вероятно, взяла с собой на вечеринку сумочку, но не портфель или папку. И не отдельные бумаги. Как же она собиралась передать премьеру доказательства?

То, что нашла и что не смогла найти Одри Вильнёв, и стало причиной ее смерти. Сделай она еще один шаг – и вышла бы на человека, который стоял за всем этим. На того самого человека, к которому она собиралась обратиться. На премьера Жоржа Ренара.

– Позвольте, я вернусь? – спросил Гамаш. – Мне нужно увидеть, что находилось у нее в машине.

– Почти ничего, – сказал Вильнёв.

– И все равно я должен посмотреть.

Гамаш повесил трубку, развернул машину и снова проехал по туннелю Виль-Мари. Он ехал, затаив дыхание, как ребенок, идущий по кладбищу. Несколько минут спустя он уже выходил из машины у дома Вильнёва.

Жером сидел на подлокотнике кресла Мирны. Все смотрели на Мирну и внимательно слушали ее историю. Историю чудес, мифа и убийства.

Все, кроме Терезы Брюнель. Она стояла у окна, слушала, но смотрела на улицу. На дорогу, ведущую в деревню.

Солнце ярко светило с безоблачного неба. Стоял прекрасный зимний день. А у нее за спиной рассказывали темную историю.

– Девочек забрали у матери и отца, когда они были еще совсем маленькими, – говорила Мирна. – В те времена правительству не требовались какие-то обоснования, но одно они таки представили: добрый доктор намекнул, что Уэлле хотя и хорошие ребята, но малость туповаты. Возможно, даже от рождения. Воспитывать телят и поросят – это они могут, но не пять маленьких ангелочков. Ангелочки – дар Божий, последнее земное чудо брата Андре, а значит они принадлежат всему Квебеку, а не какому-то фермеру, влачащему жалкое существование. Еще доктор Бернар намекнул, что правительство заплатило Уэлле за девочек. И люди поверили.

Клара посмотрела на Габри, тот посмотрел на Оливье, а тот – на Рут. Они все были уверены, что корыстные родители продали пятерняшек. Продажа составляла существенную часть сказки. Пятерняшки не только родились, но и были спасены.

– Пятерняшки стали сенсацией, – сказала Мирна. – Люди по всему миру, угнетенные Великой депрессией, требовали новостей об этих детках, появившихся на свет благодаря чуду.

Мирна держала конверт с письмом, которое предыдущей ночью, преодолевая усталость, написал Арман Гамаш. В двух экземплярах. Один для коллеги. И один для Мирны. Он знал, что Мирна любила Констанс и заслуживала правды о том, что случилось с ее подругой. Рождественского подарка у него для Мирны не было, и он подарил ей конверт с письмом.