от тряски, они устроили его на корме, в самой устойчивой части лодки, рядом с Буллом, сидевшим на руле. К тому времени когда они наконец отплыли от больничного окна, к которому причалил «Зодиак», Дюпри уже выбился из сил, лицо его побледнело и покрылось потом. Запив глотком воды две таблетки обезболивающего, которые дал ему Джонсон, он закрыл глаза. Джонсон и Амайя сидели чуть поодаль, Шарбу — впереди. Медора, полностью укрытая простыней, занимала нос лодки. Как только они набрали скорость, запах от ее тела распространился повсюду, но, по крайней мере, она сидела максимально далеко. Одно ее присутствие уже вызывало беспокойство, а саван усиливал ощущение того, что они везут труп.

— Не надо было так ее закутывать, очень жарко, — заметил Джонсон.

— Нет уж, — возразил Шарбу. — Так лучше.

— Лучше для кого? — подозрительно уточнил Булл.

— Лучше для меня, — решительно заявил Билл. — Для всех. Клянусь Богом, если я увижу ее, то свихнусь!

Никто с ним не спорил. Амайя чувствовала себя слишком растерянной, чтобы спорить. Она все еще обдумывала последние новости, прибывшие из Флориды. Арест Нельсона был шахом Такер в их партии. Стратегия, продуманная Дюпри, чтобы убедить их поехать на болота, была хороша. Булл изначально был на его стороне. С Джонсоном он разыграл карту лояльности, зная, что тот не станет подвергать сомнению его руководство, даже если придется отправиться за ним в ад. А они с Шарбу сдались, исчерпав свои аргументы.

Конечно, это случилось до того, как стало известно о том, что Такер закрыла дело. Теперь катастрофа во внешнем мире и смятение в разуме Амайи почти сравнялись, хотя грандиозность внешнего бедствия вскоре затмила любые мысли, а сияние и красота дня казались так неуместны, так подчеркивали хаос, что в некоторые моменты мозг просто отказывался осознавать чудовищность этого абсурда. Разъезжая по затопленным улицам, они видели исход тысяч человеческих существ, устремившихся в сторону центра; чуяли зловоние, изнывали в пекле, слышали детский плач в зловещей тишине разрушенного города, который целых три дня взывал из своей водяной могилы, но никто не обращал внимания на его скорбные призывы. «Я была точь-в-точь как этот город», — думала Амайя.

Они потеряли как минимум два часа, пытаясь выбраться из Нового Орлеана. Все это время Билл и Булл спорили — и в конце концов остановились на одном из самых рискованных маршрутов: пересечь Миссисипи в районе Вестбанка, ведущего в сторону Гретны, подняться по каналу, параллельному плантации Дестрехан, а затем вернуться к Миссисипи со стороны аэропорта ВМС в Каллендер-Филд. Борясь с постоянным ощущением того, что «Зодиак» не продвигается вперед, а стоит на месте, они потратили более двух часов на поездку, которая в иных условиях едва ли продлилась бы более часа, притом что через два часа наступали сумерки.

Благодаря Джонсону военно-морской флот согласился помочь им, пообещав отправить на пристань вездеход, снабженный прицепом для «Зодиака». Когда они покинули Миссисипи и оказались в более спокойных водах канала, Дюпри открыл глаза и поднял голову. Он посмотрел на членов своего постапокалиптического экипажа и, улыбнувшись, заметил:

— Ну у меня и креве…

— И не говорите, капитан, — откликнулся Билл Шарбу.

Булл повернулся к Амайе, чтобы пояснить шутку:

— Креве — экипаж карнавальной колесницы; капитан ее — безумец, который рулит, куда в голову взбредет.

Амайя посмотрела на Дюпри. Тот бросил на нее понимающий взгляд: он не забывал, что отчасти был ей обязан.

— Что вы хотите знать? — спросил Дюпри.

— Думаю, — перебил его Джонсон, — сейчас вам следует отдохнуть, а не тратить силы на разговоры.

Дюпри махнул рукой.

— Я в порядке, — заверил он, хотя бледность и пот, покрывавший его лицо, свидетельствовали об обратном.

— Я многого не понимаю и хотела бы прояснить. Для начала: что такое «базагра»? — спросила Амайя, наблюдая за его реакцией. — Кажется, это слово произнесла Медора, прежде чем… перед вашим приступом.

Дюпри кивнул и закрыл глаза. Тема явно была непростой для него, но еще более острой была реакция Джонсона, который смерил ее взглядом, словно предупреждая: не следует говорить о веревке в доме повешенного.

Но Амайя не позволила себя запугать. Она не сводила глаз с Дюпри, пока тот не ответил:

— По мнению одних, это бессмысленное слово, единственное назначение которого — вызвать замешательство у тех, кто его слышит.

— А по мнению других?

— Это проклятие. Магический призыв демона. Базагра, Базагре, Базагреа — производные от Вельзевула, Баальзевуля или Ваала, древнего бога Ханаана и Финикии, проникшего в еврейскую религию во времена Судей.

Амайя продолжала, как на допросе, и Дюпри не успел сказать ей, что его прокляли.

— Что за отметины у вас на груди? Они похожи на те, что были у дедушки Джейкоба.

— Их нанес тот, кто забрал мою сестру и кузину, когда я пытался помешать ему. В ту ночь, когда бушевала «Бетси». У Наны на груди такая же отметина.

После этих слов был слышен лишь шум мотора. Амайя заметила, что только она смотрит на Дюпри; остальные устремили взгляд на горизонт, где два берега сливались, поглощенные рекой, стараясь при этом не смотреть на грязную воду, в которой плавали вещи, утонувшие животные и спасательные жилеты. Они явно предпочитали не думать о том, по-прежнему ли в них находятся их владельцы.

— Хорошо. — Амайя кивнула. — У меня есть еще один вопрос; я хочу во всем разобраться, и мне нужно, чтобы вы кое-что объяснили. В принципе можно понять, почему закрыли дело о смерти наркоторговца; зачастую исполнители таких преступлений даже не в курсе, кто отдал им приказ. Но у меня в голове не укладывается, как ФБР приказало закрыть нераскрытое убийство одного из своих агентов.

Дюпри приподнялся, опираясь на правое предплечье. Его лицо исказила гримаса боли.

— Важно даже не то, что он погиб, а как именно это случилось, — ответил он, задыхаясь.

— Я думала об этом, — призналась Саласар. — И могу лишь предположить, что в момент смерти он занимался чем-то незаконным: закрытие дела было для ФБР способом скрыть нечто такое, что могло привести к вероятному скандалу.

Булл перебил ее, не в силах сдержаться:

— Это неправда. Агент Карлино скончался, выполняя поставленную задачу, а Джером Лиретт — выполняя свой братский долг.

Дюпри поднял руку, словно пытаясь сдержать возмущение Булла.

— Приступив к расследованию, я сразу увидел сходство между тем, что рассказывали Лиретт и его мать, и тем, что видел сам во время исчезновения моей сестры, кузины и других девочек. Джером отчаялся, потому что полиция рассматривала дело об исчезновении Медоры как похищение с целью давления со стороны других наркоторговцев. Понимание того, с чем мы столкнулись и в какое русло должны направить усилия, не помогало: в последующие дни мы ничего не узнали о