выглядывать Фрэнсис. Он дал себе слово, что если не увидит ее, если в последнюю минуту женщина заподозрила что-то или поддалась уговорам не ехать, то он и сам сойдет на берег. Признаться честно, страх перед грядущим испытанием был так велик, что он почти надеялся на ее отказ.

Нэйлер пробрался вдоль всей каюты, имевшей около восьмидесяти футов в длину, сгибаясь вдвое в полумраке, лавируя между гамаками, растянутыми от одного борта до другого, спотыкаясь о копошащихся детей, собак и сумки, пытаясь разглядеть Фрэнсис. И, только почти описав круг и возвращаясь к месту, с которого начал, увидел ее. Она лежала в койке, повернувшись лицом в его сторону, так близко, что достаточно было протянуть руку. Лицо ее было бледное и испуганное. Нэйлер сразу отвел глаза. После долгих поисков выяснилось, что ее место расположено в каких-нибудь десяти футах от его собственного.

Он протиснулся к трапу и выбрался на палубу. Там он и стоял, опершись на планширь, глядя, как последних пассажиров и груз поднимают на борт, как убирают сходни, отдают швартовы на носу и корме и как судно отваливает от пристани, пока окончательно не убедился, что она не сбежала.

В его распоряжении имелась единственная роскошь – если подобное слово уместно применительно к плаванию через Атлантический океан – время. Впереди недели вынужденного заточения. Нет никакой необходимости что-то подозревать или предпринимать поспешные действия. Нужно только набраться терпения и следить за добычей.

В первые три дня он держался особняком, проводя бо́льшую часть времени в своем гамаке и демонстративно читая при свечах Библию. На четвертый день, когда земля скрылась из виду, он присоединился во время воскресного молитвенного собрания к пуританам, сгрудившимся на приподнятой полупалубе ближе к корме. Они составляли примерно половину всех пассажиров. Один приход из Эссекса эмигрировал в полном составе вместе с предводителем, священником по имени Хамилити Фуллер, который настоял на своем праве обращаться ко всей корабельной пастве. Он проповедовал два часа, его направленные против греха и искушения слова соревновались с уносящим их ветром. Нэйлер, прислонившийся спиной к ведущему вниз на главную палубу трапу, старательно изображал интерес. С молитвами оказалось проще – было облегчением склонить голову и закрыть глаза, а вот в распевании незнакомых псалмов он столкнулся с неразрешимыми трудностями и как мог в такт открывал рот. В завершение собрания он от всей души и громко воскликнул: «Аминь!» – и остался стоять, давая остальным верующим спуститься первыми. Когда мимо протискивалась Фрэнсис, он пробормотал: «Да пребудет с вами Бог». Женщина удивленно посмотрела на него.

– И да пребудет Бог с вами, друг, – сказала она.

На молитвенном собрании в середине недели Нэйлер испробовал другой подход.

Вновь он занял позицию позади всех. Но на этот раз, как только служба закончилась, быстро сбежал по трапу и встал внизу, помогая женщинам одолеть последние несколько ступенек. Некоторые старались избежать прикосновения неизвестного мужчины, но Фрэнсис оперлась на миг на его руку.

– Спасибо.

Нэйлер ощутил, как по пальцам его при этом касании пробежала дрожь.

– Благослови вас Бог, сестра. – Он коснулся шляпы. – Ричард Фостер.

Женщина коротко кивнула и пошла дальше, не ответив. Честное слово, ухаживать за доброй пуританкой – задача не из простых. Но он не сдавался – настойчивость, Фостер! – как бы невзначай сталкиваясь с ней в последующие недели, когда они выходили подышать воздухом на палубу, отпускал замечания про погоду или состояние моря, безбрежно простиравшегося вокруг них. Иногда оно было серым, иногда маслянисто-черным с увенчанными белыми барашками волнами, и ни разу монотонность вида не нарушилась парусом проходящего мимо корабля.

– И Дух Божий носился над водою[36], – процитировал Нэйлер.

– Воистину так, мистер Фостер. В высшей степени приводящее в трепет зрелище.

Эти тщательно подготавливаемые, но по виду случайные встречи являлись для него главным смыслом дня. Все остальное было скучно, убого, отвратительно.

Чем дольше продолжалось плавание, тем хуже становилась пища. Нэйлер боролся с голодом, грызя раздаваемые поутру корабельные сухари, из которых предварительно выковыривал красных червячков и пауков. Иногда брал порцию жирного, покрытого зеленым налетом мяса и пытался приготовить его на жаровне, установленной в ящике с песком. Он пил много пива (как делали все пуритане, если на то пошло, в том числе дети, так как пресная вода на «Благословении» приобрела бурый оттенок и, подобно сухарям, кишела крошечными извивающимися организмами). Он справлял нужду в общее ведро и вычесывал вшей, когда они начали появляться. В остальном Нэйлер как можно чаще старался выходить на палубу, когда погода благоприятствовала, а если шел дождь, как бывало почти всегда после полудня, лежал в гамаке и листал Библию. Самым досадным неудобством выдавать себя за пуританина была невозможность принять участие в карточной игре, за которой менее благочестивые пассажиры коротали время. С каждой страницей Завета его неприязнь к Богу крепла. Каким же чудовищем Он был: уничтожал, карал, испытывал, обрек на гибель сына, не внимая Его просьбам о помощи.

Все это время Нэйлер не спускал глаз с Фрэнсис. Он отметил, какой общительной способна она быть на свой нешумный лад: смеялась с другими женщинами, присматривала за чужими детьми, нянчила младенцев – еще одна черта, напомнившая ему Сару. Наблюдения подсказали ему идею. Он отправлялся на поиски, находил на корабле ненужные обрезки досок и вырезал ножом фигурки, которые дарил потом детям в качестве игрушек.

Постепенно их обмены репликами становились более длинными и наконец начали походить на что-то вроде бесед. Однажды, когда они стояли, облокотившись на планширь и смотрели на зловещее нагромождение туч на горизонте, Нэйлер отважился на риск.

– Могу я осведомиться, куда лежит ваш путь?

Это было ошибкой. Впервые Фрэнсис посмотрела на него с подозрением.

– Я толком еще не решила.

Она снова уставилась на облака, и он испугался, что погубил весь свой кропотливый труд. Но потом Фрэнсис заговорила, как будто пожалев о своей резкости:

– А вы куда едете, если не тайна?

– В крошечный городок под названием Хедли, в Коннектикуте. Вы о нем наверняка даже не слышали.

Он внимательно наблюдал за ее реакцией. Женщина покачала головой:

– Нет. Да я и вообще не знаю Новую Англию. – Тон ее был нейтральным. Если только она не ловкая лгунья, а это наверняка не так, она говорила правду. Но его вопрос явно ее смутил.

– Да пребудет с вами Бог, мистер Фостер, – сказала она и ушла.

– И с вами, – крикнул он ей вслед.

До сих пор она не назвала ему своего имени. Тем вечером, когда команда задраила люки в качестве меры предосторожности против