ухудшающейся погоды, Нэйлер заметил, как Фрэнсис разговаривает с неизвестным ему пожилым мужчиной. То, как они украдкой бросали взгляды в его сторону и быстро отвели глаза, стоило ему обратить на них внимание, наводило на мысль, что разговор шел о нем.

Ночью назревавший шторм разразился. Ветер ревел и стонал в снастях. Морская вода обрушивалась на палубу у пассажиров над головами и стекала тоненькими струйками, по временам озаряемая сполохами молний, видимыми сквозь щели между досками. Корабль раскачивало так, что Нэйлер едва не вылетал из гамака. Ведра с нечистотами разлились. Свечи задуло. Полная темнота оглашалась какофонией воплей и криков паники, мольбами к Богу, детским плачем, хныканьем младенцев, гортанными звуками рвоты. Холодный сырой воздух наполнился тошнотворным смрадом блевотины. Нэйлер уцепился за края гамака, свесился и изверг то немногое, что находилось у него в желудке.

Шторм бушевал всю ночь и не стих на следующее утро. Бледный серый свет струился через щели в палубе, приоткрывая картину разрушения: разбросанные вещи, окровавленные головы, безвольно мотающиеся руки и ноги. «Благословение» раскачивалось как маятник. Вещи переезжали с одной стороны каюты на другую. Не в силах подняться, слишком измученные, чтобы кричать, пассажиры жались по койкам и гамакам и в основном молчали, если не считать вырывавшихся по временам рыданий или стонов, и еще рыдал какой-то мужчина и без конца повторял, что его жена мертва. Нэйлер лежал, дрожа, насквозь промокнув от соленой воды, поджав колени, чтобы унять спазмы в животе. Это было гораздо хуже, чем в первое плавание. Он ждал, что в любой миг киль переломится и корабль погрузится в пучину. Ему было так плохо, что он почти желал такого исхода.

Нэйлер промучился так день и еще ночь, извиваясь и ворочаясь в койке, в тяжелом полусне. Но когда проснулся на рассвете следующего утра, ветер и дождь утихли, корабль ровно стоял на киле. Пассажиры, чьи гамаки находились поближе к борту, принялись открывать крышки портов, чтобы впустить свежий воздух.

Нэйлер спустил ноги на пол и встал. Доски были мокрыми и скользкими от смеси соленой воды, рвоты и человеческих испражнений. Подошвы сапог поехали, и он едва не упал, но сумел удержаться, ухватившись за веревки гамака. Потом подтянулся и встал ровно. Осторожно двинулся к трапу между телами спящих, добрался до люка и попробовал его открыть. Тот долго не поддавался. Когда Нэйлер наконец справился, хлынувший вниз поток морской воды снова вымочил его до нитки. Снизу донеслись возмущенные крики. Не обращая внимания, он поднялся на палубу.

Каким облегчением было выбраться из душной темноты. Он вдохнул прохладный соленый воздух океана. Море было спокойным, небо имело жемчужно-серый оттенок. Хвала Провидению, мачты корабля уцелели. Если не считать группы матросов, устраняющих повреждения, Нэйлер находился на палубе один. Он прошел на корму и посмотрел за борт. Корабль со свернутыми парусами дрейфовал по течению. Они наверняка на многие мили сбились с курса. Услышав за спиной шаги, Нэйлер обернулся и увидел перед собой худощавого пожилого пуританина, с которым Фрэнсис беседовала накануне шторма.

– Благодарение Господу, – произнес мужчина и встал рядом с ним. – Я полагал, что мы наверняка погибнем.

Нэйлер снова посмотрел на море. Настроения разговаривать не было. Тем не менее он чувствовал необходимость что-то сказать.

– С такой стихией я еще никогда не сталкивался.

– Так вы пересекали океан прежде? – Когда Нэйлер не ответил, он добавил: – Впрочем, как же иначе, раз вы из Хедли.

Ладони Нэйлера крепко стиснули планширь. Он почуял опасность.

– Вы наверняка знакомы с тамошним магистратом, – продолжил неизвестный. – С Джоном Расселом. И Питером Тилтоном, священником.

– Естественно, я их знаю.

Пуританин торжествующе каркнул.

– А вот и нет, мистер Фостер, или как вас там зовут на самом деле, потому как в ином случае должны были бы знать, что это мистер Рассел священник, а мистер Тилтон – магистрат.

– Так я не утверждал, что бывал в Хедли, сэр. Это мой брат живет там. Я еду, чтобы поселиться вместе с ним.

– Еще одна ложь! Нет в Хедли никого по фамилии Фостер. Я-то знаю, потому что это мой родной город!

Нэйлер устало повернулся и посмотрел на собеседника. Ну каковы были шансы на подобную встречу? Один из тысячи, не больше. И тем не менее этот тощий старикан стоит перед ним и собирается нарушить его планы – типичный пуританин, всюду сующий нос, с сознанием собственной праведности в глазах, ликующий, как если бы только что разоблачил ведьму. Ярость, долго подавляемая, закипела в душе у Нэйлера.

– Полагаю, вы шпион, засланный к нам, – продолжил мужчина. – Или это, или…

Договорить он не успел. Нэйлер зажал ему левой ладонью рот, развернул спиной к планширю, быстро оглянулся, не видит ли их кто, потом выхватил правой рукой нож и изо всех сил вонзил старику под ребра, поддев снизу и провернув клинок в сторону сердца. Зрачки пуританина расширились от боли. Он успел издать приглушенный стон, прежде чем Нэйлер завел свою руку ему под колени и опрокинул, толкнув вперед. Тело плюхнулось в море, издав всплеск такой громкий, что матросы обернулись.

Нэйлер вытянул руку и закричал:

– Человек за бортом!

Он тяжело дышал, спину ломило. Он вытянул шею, желая убедиться, точно ли умер его новый приятель, но определенно сказать было трудно. Если его выудят и пуританин будет еще живой или просто обнаружат ножевую рану, то дело плохо.

Члены экипажа сбегали по трапу с полупалубы. К этому времени снизу появились и другие пассажиры. Они подбежали и столпились у борта. Пострадавший плавал лицом вниз, его медленно относило прочь.

– Что случилось?

– Кто-нибудь видел, как он упал?

Нэйлер взобрался на планширь, собрался с духом и прыгнул в воду. От удара у него перехватило дыхание. Он вынырнул, тряся головой и хватая ртом воздух, огляделся, потом погреб к телу. Доплыв, перевернул его на спину. Пуританин определенно был мертв, он покачивался на волнах, обратив к небу распахнутые глаза и разверстый рот, как если бы удостоился в свой последний миг некоего чудесного видения. За спиной, с корабля, слышались крики. Нэйлер положил руку на плечо убитого и толкнул вниз. На миг тело зависло, невесомое, затем медленно выскользнуло из его хватки, и белое лицо стало постепенно расплываться, по мере того как погружалось, пока не исчезло.

Нэйлер развернулся и погреб обратно к «Благословению», которое отнесло уже опасно далеко. Намокшая одежда тянула вниз. Один из моряков закричал и кинул веревку. Ему потребовалось собрать последние силы, чтобы дотянуться до троса и схватить, затем обмотать вокруг руки. Его потащили к