* * *

Еще до того, как все материальное наследие Баруха-Бенедикта Спинозы было продано с молотка, в июне 1677 года друзья подготовили к печати его духовное наследие. Они назвали это издание «Opera Posthuma» — «Посмертные сочинения», включив в него «Этику», «Политический трактат», «Трактат об усовершенствовании разума», «Извлечения из грамматики иврита», а также тщательно отобранные ими (все остальные были уничтожены) «Письма некоторых ученых мужей к Б. д. С. и его ответы, проливающие немало света на другие его сочинения».

Имя автора на заглавном листе и в тексте книги было обозначено инициалами.

«Мы это сделали, — говорится в предисловии от имени составителей книги, — потому что автор накануне своей смерти открыто заявил, чтобы его имя не фигурировало на «Этике», которую он при жизни полностью подготовил к изданию».

Завершалось предисловие, включавшее в себя краткую биографию Спинозы, следующими словами: «Искренне любящие истину и стремящиеся к точному познанию сущности вещей будут глубоко опечалены тем, что многие произведения нашего философа не закончены. Горько и обидно, что смерть так рано уничтожила того, кто удивительно преуспевал в исследовании истины и находился в расцвете своих творческих сил. От него можно было ожидать как завершения его трудов, так и строгую законченность его философии».

25 июня 1678 года, сразу после выхода «Opera Posthuma» из типографии, плакат (указ) Соединенных провинций Голландии осудил труды Спинозы, предал их анафеме и запретил их продавать и переводить с латинского.

Так Бенедикта Спинозу попытались похоронить еще раз.

Как это часто бывает, бессмертие Спинозе обеспечили не его последователи, а наиболее яростные из его противников — публикуя все новые и новые сочинения против «Богословско-политического трактата» и «Этики», они лишь способствовали к возбуждению интереса у всех инакомыслящих к личности философа.

«Католические и протестантские теологи, — писал Василий Соколов, — выступавшие против идей Спинозы единым фронтом, разоблачали его как коварного атеиста, непрерывно использующего имя Бога для обмана не искушенных в распознании атеизма людей. Весьма показательны в этом отношении слова, принадлежащие французскому протестантскому мистику Пьеру Пуарэ (высказавшему их в Нидерландах в 1685 г.), утверждавшему, будто Спиноза, став «из иудея христианином, из христианина — деистом, а из деиста — атеистом», в конечном итоге превратился в «мракобеса» и орудие дьявола. Его опасность для верующих усугублена тем, что Спиноза нигде в своих произведениях не признается открыто в своем атеизме, а, напротив, постоянно прибегает к имени Бога, который истолковывается им в сущности как «груда конечных вещей», телесных и духовных (см. 94, 50–52). Как для множества теологов, так и для философов-идеалистов XVII–XVIII вв. имя Спинозы стало примерно тем же, чем для их предшественников в течение многих веков служило имя Эпикура. Спинозизм стал для них эталоном атеизма. Весьма показательно в этом отношении сочинение немецкого теолога Буддеуса «О спинозизме до Спинозы», в котором прослеживается развитие идей, аналогичных его учению, начиная с античности. Другой немецкий профессор теологии, Христиан Кортгольт, в сочинении «О трех великих обманщиках», разумея под ними Герберта из Чербери, Гоббса и Спинозу, в качестве наиболее зловредного для религии рассматривал именно Спинозу. Называя его одним из самых последовательных «натуралистов», Кортгольт «перекрестил» автора «Этики» из Бенедикта, то есть «благословенного», в Маледикта, то есть «проклятого». Нидерландский теолог Жак Фай утверждал, что обозначенное словом «пантеизм» направление представляет собой «особую форму атеизма, которую в предшествующем веке Спиноза извлек из ада и писаний языческих философов»[297].

Естественной реакцией на эту ненависть стало то, что уже к концу XVII века «Богословско-политический трактат» и «Opera Posthuma» были переведены не только на голландский, но и на английский, немецкий и французский языки. Не исключено, что именно под влиянием идей Спинозы в 1670-х годах в Германии возникло полулегальное атеистическое движение Матиаса Кнуцена, ратовавшего за «религию совести».

О том, что он является последователем Спинозы, заявлял и немецкий вольнодумец Фридрих Вильгельм Штош, чья книга «Согласие разума и веры, или Гармония моральной философии и христианской религии» была сожжена в 1694 году. Такая же судьба постигла манускрипт, отрицавший существование Бога, подброшенный в одну из церквей Магдебурга в 1714 году, а также вышедший в 1717 году трактат Теодора Лау «Размышления о Боге, мире и человеке».

В 1719 году в Гааге в качестве приложения к анонимной биографии Спинозы был издан памфлет «Мысли Спинозы», представляющий собой популяризованный, а значит, и несколько упрощенный пересказ содержания «Богословско-политического трактата» и некоторых положений «Этики». Автором этого откровенно атеистического сочинения называли то биографа Спинозы Яна Максимилиана Лукаса, то Людовика Мейера, то французского историка графа Анри де Буленвилье. Этот трактат затем неоднократно переиздавался в Голландии, Германии и Швейцарии, а в советский период начиная с 1930 года не раз выходил на русском языке[298].

* * *

Но подлинно всемирная слава с влиянием на судьбы человечества пришла к Спинозе после того, как его подняли на щит французские мыслители XVIII века Вольтер, Двдро, Гольбах и другие, познакомившиеся, вероятно, с его сочинениями не напрямую, а из вышедшего в 1697 году «Исторического и критического словаря» Пьера Бейля.

Дидро отождествил субстанцию в понимании Спинозы с материей, а Вольтер был первым, кто высказал мысль о том, что Бог и природа являются у Спинозы равнозначными понятиями и что на самом деле Спиноза просто скрывал свое убеждение в том, что никакого Бога не существует, ради собственной безопасности и т. д.

Автор этой книги уже писал, что подобная точка зрения равнозначна недостойному обвинению Спинозы во лжи и сокрытии его подлинных убеждений на протяжении всей его жизни. Это вступает в вопиющее противоречие не только с его теоремой 72 (часть IV) из его «Этики»: «Человек свободный никогда не действует лживо, но всегда честно», но и со всем, что нам известно о личности Спинозы, о его жизни в абсолютном согласии с его философией.

Уже когда работа над этой книгой подходила к концу, автор обнаружил, что сходной точки зрения придерживается и автор другой современной беллетризированной биографии Спинозы Александр Федоров.

«Вряд ли этот скептик XVIII столетия (Вольтер. — П. Л.), — пишет Федоров, — был прав, наделяя Спинозу теми чертами натуры, которыми в избытке обладал сам, приученный лицемерить в своем постоянном общении с коронованными особами Европы. У Спинозы, всегда предпочитавшего светскому кругу общения пребывание наедине с истиной, негоже выискивать признаки неискренности и лицемерия. Он относился к числу тех, кто привык «истину царям с улыбкой говорить». Поэтому коли уж он сам не признавал себя безбожником, подтверждая это и каждой строчкой своих сочинений, и всем своим образом жизни, то незачем насильно втискивать его в прокрустово ложе атеизма»[299].