Диг вдруг затейливо выругался и отчаянно замахал руками; один неосторожный шаг – и он драматически медленно упал лицом в грязь. Пурна издала восторженный вопль и оглянулась назад, чтобы посмеяться вместе с Хассаном и Дин, но их, конечно же, там не было, а были два напыщенных юнца, смотревших на нее как на сумасшедшую. Она снова повернулась к барахтающемуся в грязи первопроходцу. Глядя на Дига, который пытался поймать тростью похожую на лодку шляпу, печально покачала головой.

Шел бы он в жопу, этот Марото! Он должен стоять на коленях и молиться, пуская сопли из носа и слезы из глаз, за своих старых друзей, пытающихся его спасти. И это только справедливо, если он сейчас и в самом деле мучается, ведь сами друзья столько вытерпели ради него!

Марото немало довелось вытерпеть за свою жизнь, даже самый злейший враг не стал бы с этим спорить. Он готов был признать, что часто страдал по своей вине, но иногда и нет. Проклятая невезуха – вот как это называется. Физическая и душевная боль, несбывшиеся желания и, что еще хуже, желания сбывшиеся – он за все платил сполна… Переплачивал в большинстве случаев и ничего не получал взамен. Он полагал, что испытал все виды страданий, но здесь, на Джекс-Тоте, когда дни превращались в недели, а неделям терялся счет, Марото познал новый вид боли. И звали эту боль Бань Лин.

И проблема вовсе не в ее заигрываниях, хотя обязательство не домогаться девушки в какой-то мере усложняло ему жизнь, даром что она была молода и красива, как раз в его вкусе, и они, спору нет, прекрасно проводили время в невинном флирте.

И не в том, что Бань поручала ему самую трудную работу, и не в том, как сама она прохлаждалась, пока он вкалывал, и обсуждала его блестящие от пота мускулы… Хотя это тоже сильно раздражало. Каждому нравятся комплименты, но высказанные в нужное время и в нужном месте, а когда тебя расхваливают, пока ты мастеришь гамак из старого паруса, это определенно не тот случай.

И даже не в той настойчивости, с которой она выбирала именно его для своих рейдов вглубь Джекс-Тота, и не в том, что зыбучие пески, ядовитые змеи и прочие чудища угрожали им гораздо чаще, чем Донг-вону и Ники-хюн, остававшимся в лагере следить, не появится ли в бухте корабль.

Проблема не в том, что делала она, а в том, что чувствовал Марото. А он… Как бы он ни старался не замечать двусмысленности в ее словах, как бы ни отводил взгляд, когда она купалась в лагуне или находила иной способ выставить напоказ свои прелести, как бы ни старался с нежностью думать о Чхве, он чувствовал все возрастающую страсть к капитану пиратов. А это, безусловно, может причинять неудобства, особенно если сознаешь, как сознавал Марото, что предмет обожания не испытывает к тебе большого интереса, но ты все равно не в силах справиться со страстью… ну или с безумным влечением, которое кажется непреодолимым, пока не сменится каким-нибудь новым чувством.

Но любовь прежде приносила Марото одни страдания, и очевидно, что сладость нового чувства не имеет ничего общего с терзаниями, длившимися целых двадцать лет.

Нет, то, что ужасно мучило его, то, что разбивало ему сердце, стоило только подумать об этом, а не думать он не мог, даже зная, что сердце будет разбито, – это обреченность Бань.

С самого начала своих странствий с Пурной он был убежден, что она умрет молодой, и, как ни странно, интуиция на этот раз не обманула его… И едва Пурны не стало, Марото встретил другую храбрую девушку. Бань не напоминала тапаи ни внешностью, ни характером, но при близком знакомстве определенное сходство, своего рода печать судьбы, стало для Марото очевидным. Бань хотела быть пиратом, а не варваром, но он понимал, что демон прячется не в этих деталях, а в нем самом… Он навлекает гибель на людей, и это лишь вопрос времени, когда Бань поплатится за то, что с ним связалась. Стоило увидеть ее улыбку, обнажающую стальные зубы, как в его воображении возникало уродливое чудовище, которое выскакивало из джунглей и отрывало ей голову. Каждый глоток воды из ручья, каждый сорванный с дерева плод мог оказаться для нее последним, а дальше – кровавая рвота, и вот она медленно, мучительно умирает, и хватается за его руку, и выдавливает из себя слова в перерывах между рвотными позывами, и требует, чтобы он позаботился о Донг-воне и Ники-хюн, после того как она… она… А потом ее сияющие глаза погаснут и Марото скорбно прикроет свои.

– Ты еще не отстал, Полезный? – прокричала Бань, и он затряс головой, прогоняя видения, хотя прекрасно знал, что, как бы ни старался, они скоро вернутся.

Эти дневные кошмары, от которых все сжималось внутри, были неотлучны, как связанные демоны. Даже сейчас, когда она остановилась в поросшей цветами ложбине и, взобравшись на валун, уставилась вдаль, к Марото снова подкрался один из них. Императорская многоножка ужалит ее в смуглую лодыжку, она вздрогнет, поскользнется и упадет прямо на…

– Шевели мослами, Полезный, я не собираюсь ждать целый день! Похоже, впереди что-то есть, и не хочется идти туда первой, раз уж можно послать тебя.

Марото понимал, что поступает глупо, но все-таки стукнул кулаком пару раз по виску, будто надеялся, что навязчивые видения вылетят из головы, как вода выливается из уха. Что ж, пока не попробуешь – не узнаешь. Он поднялся на узкий гребень, на котором не росло ни единого деревца. Бань наблюдала за его приближением со своего наблюдательного поста, уперев руки в бока; легкий ветерок, наполненный ароматами цветов, шевелил ее кораллово-красные волосы, обрамляющие смуглое татуированное лицо. Теплый тон шел ей больше, чем прежний бледно-зеленый, и Марото загордился – это он часами охотился за кораллами, бултыхаясь в приливных лагунах и рискуя обжечься. Потом сам же растер их в порошок и долго колдовал над краской, добавляя плоды камалы и каких-то рыжих жуков, чтобы получить самый яркий оттенок. Неблагодарная работа, особенно когда тобой командует капитан Бань, но он остался доволен результатом, и это самое главное.

– Так что ты об этом думаешь, старый морской бирюк? – спросила Бань, когда он подошел.

Марото сморгнул пот и вгляделся, куда она показывала. Впереди долина большей частью пряталась за листвой, но с высоты было видно, как вьется широкая белая змея… Будто замерзшая река с редкими деревцами по берегам.

– Это дорога, – определил он. – Алебастр, белый мрамор или что-то вроде.

– Я тоже так думаю, – согласилась Бань и показала выше, где покрытый цветами холм переходил в гору, увенчанную белым камнем. – И задницу свою прозакладываю, что оттуда мы разглядим, куда она ведет.

– Я принимаю ставку, – ответил Марото, настолько увлекшись разглядыванием далекой дороги, что даже не обратил внимания на предмет спора. – Видите, как там все заросло? Здесь самое удобное место для наблюдения, а когда поднимемся выше или спустимся, джунгли снова проглотят дорогу.

– Значит, пари. – Бань вцепилась в руку, которой Марото закрывал глаза от солнца, и немилосердно встряхнула ее. – На кону наши задницы, и сейчас ты сам поймешь, Полезный, что у тебя не лучшая точка обзора. Шевелись, все эти разговоры о том, что нас съедят джунгли, действуют мне на нервы.