Теперь он знал, что существуют места, где лерры не столь капризны.

Еще ниже простирались недавно засеянные поля. Поля тянулись до самой реки, и на одном из них Крушила увидел жриц. Жрицы шли по полю, разговаривая с леррами, а над ними мелькали тени, поскольку леррам пришло на ум принять видимые формы.

— С тобой все в порядке? — спросил проводник.

— Да, — ответил Крушила, — просто смотрю на родные места.

— Похоже, они не очень изменились.

— Нет, они все такие же.

Крушила знал, что Безумный Дуб не изменился — изменился он сам.

Продолжив путь, он проследовал за проводником до павильона. Молодой человек понимал, что ему следовало бы сразу отправиться в родительский дом, но предпочел немного выждать, чтобы приспособиться к новой — или вернее, старой — обстановке.

Скоро он порадовался, что поступил именно так. Выслушать новости от Копателя и узнать, что изменился не только он один, было легче, чем от матери или сестер.

Копатель сказал, что отец Крушилы умер. Лихорадка забрала его зимой, несмотря на все усилия Старшей жрицы. Лерры настаивали на том, что время старого Ворчуна пришло и он больше не нуждается в человеческих молитвах.

Арфа, как и следовало ожидать, вышла замуж за Копченого. Маленькая Ткачиха сочеталась браком с Кривоносом, а Кудряшки — с Шутником. И то, и другое стало для Крушилы полной неожиданностью.

Когда весть о его появлении прокатилась по Безумному Дубу, в павильоне начали появляться обитатели поселения — якобы для того, чтобы порадоваться его возвращению. Но если быть честным, особого восторга при виде него они почему-то не выказывали.

Маленькая Ткачиха и Кривонос пришли вместе, и Ткачиха первым делом заявила:

— Ты же не сказал, сколько времени тебя не будет. Ведь могли пройти годы!

— Если бы победил Темный Лорд, это могла бы быть и вечность, — ответил Крушила, вспоминая лицо Красавицы и понимая при этом, что подобное сравнение — чудовищная несправедливость. Впрочем, следовало заметить, что по части ума Маленькая Ткачиха могла дать сто очков вперед любой, даже самой красивой, женщине.

Кудряшкам, чтобы объяснить свое замужество, не надо было ничего говорить. Ее округлившийся живот все сказал за нее. Крушила поцеловал ее в щеку и пожелал счастья.

Пивовар, откликнувшись на призыв земляков, выкатил бочонок зрелого зимнего пива, Копатель собрал деревенских музыкантов, и к тому времени, когда солнце опустилось за кряж, в павильоне толпились почти все жители деревни. Люди разговаривали и смеялись, а несколько пар отплясывали веселую джигу.

Крушила не танцевал. Когда пришла мать, он сказал ей тихо:

— Прости, что меня здесь не было, когда умер папа. Но я вернулся и пробуду здесь столько, сколько смогу.

Она молча обняла его, и глаза ее остались сухими.

Когда у музыкантов был очередной перерыв, Шутник крикнул:

— Приветствуем тебя дома, Избранный Воин, и поздравляем с тем, что тебе удалось выжить! Спасибо, что избавил нас от Темного Лорда с холмов Гэлбек!

— Я сделал лишь то, что должен был сделать. Ни больше, ни меньше. — Говоря это, он подумал о том, что ни Воровка, ни Ясновидица, ни Вожак, ни Лорд-Чародей не могли бы сказать даже этого.

— Расскажи! Расскажи нам все!

— Как это было?

— Испугала ли тебя его магия?

— Неужто он правда метал в тебя огненные стрелы?

Крушила посмотрел на радостные лица своих земляков, на их горящие нетерпением глаза, и вдруг почувствовал отвращение. Отвращение к ним, отвращение к себе, отвращение ко всему миру — к Избранным и чародеям, жрецам и земледельцам, ко всем и ко всему. Никто из них не видел простой истины, не понимал, что он — всего лишь наемный убийца, которого послали устранить другого убийцу. Они не знали, что Избранные и Лорд-Чародей были такими же людьми, как и они сами.

Это был его дом, но этот дом ничем не лучше тех мест, через которые ему довелось пройти. Здесь тоже не могли понять того, что он пережил. Обитатели Безумного Дуба желали услышать повествование о героизме и славе, а он не мог удовлетворить их желание, не солгав.

— Давайте оставим это сказителям. Я уже сказал и сделал более чем достаточно.

Крушила поднялся со стула, вышел из павильона и в ночной темноте зашагал к материнскому дому.