– Когда выйдет из комы? Ну, из вежливости она об этом не скажет поначалу, а там… кто знает. – Поверх улыбки Касс смотрел достаточно холодно. – Мнемокамера сэкономит время всем нам… Если бы не этот дурацкий ошейник, я попытался бы сам…

– Ты на испытательном сроке, – напомнил ирриданец. – И без этого ошейника тебя вообще не пустили бы за пределы центра.

Касс смотрел устало. Путь на станции для него был закрыт навсегда. В Кинтау же он преступником формально не считался – и это был единственный шанс для него еще раз попытаться устроить свою жизнь.

Марко не жалел его; количество погибших от действий Касса лишало всякого желания испытывать к нему жалость. Просто было в нем что-то… Борьба, внутренние противоречия, отрешенность. Вещи, хорошо знакомые Марко с тех пор, как он вошел в сознательный возраст. Слишком знакомые – и слишком болезненные, чтобы не вызывать совсем уж никаких чувств.

– Ты знаешь, – подал голос Касс после недолгой паузы, отходя от стекла, – я с детства слышал, что месть – блюдо, которое нужно подавать холодным. Но никто никогда не говорил, что ты постепенно, со временем, остываешь вместе с ней.

В его голосе Марко различил неподдельную горечь. Именно поэтому он промолчал, ожидая продолжения.

– В какой-то момент мне стало… не все равно, – продолжал Касс, – но не так уже и важно, чтобы Седьмая разделила участь Двадцать Третьей. В какой-то момент мне просто хотелось отказаться от всей этой маскировки и вернуться обратно. К Сионне. К своим обязанностям рейнджера. К тому, что у меня оставалось после того, как дом был уничтожен.

Касс насмешливо прищурился, безошибочно прочитывая немой вопрос на лице Марко.

– К сожалению, я пришел к этим мыслям слишком поздно. Импульсивные решения были приняты, ресурсы потрачены, а необходимые жертвы – принесены. Не говоря уже о том, что мне вряд ли позволили бы выйти из игры живым. Оставалось только плыть по течению. Заставлять ненависть во мне жить, распалять ее всеми доступными способами – потому что без нее все теряло смысл. Без нее я превращался… в то, что, в конце концов, увидела во мне Сионна. В массового убийцу, беспринципного и беспощадного.

Касс остановился, чтобы перевести дыхание, чтобы собраться с мыслями. И эта пауза отняла его показную веселость, его мнимую расслабленность, на считаные секунды обнажая истинный кошмар, в котором он пребывал.

– Понимаешь, Марко, мне совсем не жаль Седьмую. Никому, на самом деле, не жаль – все на станциях, уверен, просто вздохнули от облегчения, радуясь, что Ридус Лэр отправился в ад вместе со своими сподвижниками. Но самое неловкое в этой ситуации… – Касс вновь усмехнулся, чтобы вернуть себе браваду, но уголки губ предательски дрогнули. – Самое неловкое в этой ситуации то, что с каждым днем мне почему-то все сложнее жить со знанием, что именно я подарил им всем повод для этой радости.

Марко промолчал.

Касс смерил его долгим пустым взглядом, вероятно, ожидая чего-то, – но ирриданец не знал, что тут говорить. И, поняв, что дискуссии не последует, Касс презрительно фыркнул.

– Спасибо, что… что выслушал, наверное, – равнодушно бросил он, направляясь к выходу.

– Мне кажется, твоя реабилитация проходит как надо, – искренне сказал Марко вдогонку.

– Угу, – буркнул Касс, остановившись уже у самой залитой лантисом арки. – Марко? Если она проснется, передай ей…

Он задумался.

Решение созрело достаточно быстро.

– Нет, ничего.

Когда Касс ушел, фантомная пустота внутри Марко глухо заболела, напоминая о том, что теперь он слабее, чем раньше.

Сионна проснулась три дня назад.

Марко не сказал об этом Кассу… по разным причинам. Процесс выхода из комы должен происходить плавно, без сильных потрясений, что при текущем положении дел могло оказаться затруднительным. Поэтому же ирриданец сам ее пока не проведывал. Ей предстояло очень многое узнать – зачем же обрушивать все сразу?

Просто за те три месяца, что Сионна провела в жизнеобеспечивающей капсуле, многое изменилось безвозвратно.

* * *

Она сидела на кровати, недоуменно рассматривая свою правую руку. Через совсем новую синтетическую плоть просвечивали костные фаланги, так что любопытство девушки было вполне естественным.

– Я пытаюсь собрать мысли в кучу, – медленно произнесла Сионна и посмотрела на вошедшего Марко. Язык немного заплетался – она еще не привыкла к тому, чтобы говорить. – Но ни черта не получается. Кстати, мне понадобилось минуты две, чтобы поднять руку. Чувствительность… очень низкая.

– Это временно. И она не всегда будет полупрозрачной, – сказал ирриданец, подойдя ближе. – Как только кровообращение вернется в полную норму и ты начнешь хоть как-то использовать руку, она уплотнится. Твоя кожа очень сильно обгорела, решили тебе заменить заодно…

– Заодно? – Девушка прищурилась.

Ее вторая рука машинально коснулась медицинской рубашки там, где грудную клетку пересекал продолговатый выпуклый шрам. Марко видел его лишь однажды, пока Сионна была в капсуле. Тогда эта полоска была неровной, тошнотворно-красной; шлифовать ее лазером решили уже после, когда пациентка выйдет из комы. За месяцы, подумал ирриданец, шрам наверняка побелел и заметно зарубцевался.

Зря он об этом подумал.

Сионна вздохнула и поморщилась, точно от боли.

– Он попал мне в сердце, да? Теперь у меня и сердце синтетическое? Сколько во мне вообще осталось человеческого?

Синтетические ткани на внутренних органах людей приживаются плохо. Попытка обмануть биологию означала бы практически стопроцентный риск. Марко не стал об этом говорить.

– Все остальное – вполне человеческое, – мягко улыбнулся он.

Сионна неопределенно дернула плечами, словно бы сомневаясь в его словах, и повернула голову к окну, откуда открывался вид на залив и панораму окруживших его полумесяцем новых высоток.

– Я там, где думаю?

– Кинтау. Объединенный город.

– Нельзя судить лишь по виду из окна, но, кажется, Лиаму бы здесь понравилось, – тихо сказала Сионна.

Марко почувствовал ее скорбь, и промолчал, позволяя Сионне собраться с мыслями. Та выдохнула, медленно, прикрыв глаза, – словно готовясь к прыжку в пропасть.

– Что случилось с остальными? Они живы?

– Да. Все живы и вернулись на станцию.

– А Сэмми? – На лице Сионны читалось неподдельное беспокойство – насколько он понимал ее мимику. Марко это показалось милым.

– Сэмми живет у меня дома. Мой старый робот – дворецкий кормит ее и выгуливает, и ты ее не узнаешь, когда увидишь. Кажется, она никогда не перестанет расти.

Это было неправдой, конечно же, перестанет. Но тень ухмылки, появившаяся на измученном бледном лице Сионны, дала Марко знать, что шутка достигла цели. Впрочем, почти сразу же она исчезла.