– Ева, – сказал Заккер Барстоу, – я согласен с твоим мнением насчет Форда и сам с радостью видел бы его в роли нашего начальника. Но как насчет остальных? Для семьян – всех, кроме здесь присутствующих, – господин администратор Форд символизирует все те гонения, от которых они пострадали. Полагаю, его кандидатура никак не пройдет.

– Не думаю, – упрямо возразила Ева. – Мы уже согласились с тем, что нам придется провести целую кампанию, чтоб объяснить множество приводящих в замешательство событий, случившихся в последние дни. Почему бы не постараться убедить всех, что Форд – мученик, который пожертвовал собой ради их спасения? Собственно, так оно и есть.

– Гм… да, так оно и есть. Нельзя сказать, что он жертвовал собой главным образом ради нас, но у меня нет никаких сомнений, что именно его личная жертва нас спасла. Но удастся ли нам убедить остальных настолько, что они примут его и станут исполнять его приказы… теперь, когда он стал для них кем-то вроде личного дьявола, – честно говоря, не знаю. Думаю, нам нужен совет опытного человека. Что скажешь, Ральф? Получится?

– Истинность предположения имеет мало общего, или вообще ничего, с его психодинамикой, – поколебавшись, ответил Ральф Шульц. – Идея, будто «истина восторжествует», – всего лишь благочестивое желание; история этого не подтверждает. Тот факт, что Форд – действительно мученик, которому мы должны быть благодарны, не имеет никакого отношения к чисто техническому вопросу, который ты передо мной поставил. – Он задумался. – Но предположение само по себе содержит в себе определенные сентиментальные аспекты, в силу чего оно вполне пригодно для пропагандистских манипуляций, даже несмотря на имеющееся сильное противодействие. Да… да, я думаю, может получиться.

– Сколько тебе потребуется времени, чтобы все организовать?

– Гм… имеющееся социальное пространство одновременно является «плотным» и «горячим», если использовать наш жаргон. Возможно, мне удастся получить высокий положительный К-фактор цепной реакции – если она вообще сработает. Но все это неисследованная область, и мне неизвестно, какие слухи ходят по кораблю. Если вы на это решитесь, мне нужно будет подготовить кое-какие сплетни, чтобы поправить репутацию Форда, – а потом, через двенадцать часов, я смогу запустить новый слух, будто на самом деле Форд на борту потому, что с самого начала хотел связать свою судьбу с нами.

– Вряд ли он этого хотел, Ральф.

– Точно уверен, Зак?

– Нет, но… Ладно…

– Ну вот, сам видишь. Его истинные намерения – тайна, известная лишь ему и Богу. Ни ты, ни я их не знаем. Но динамика данных предположений – совсем другое дело. Заккер, к тому времени, когда мой слух вернется к тебе трижды или четырежды, даже ты задумаешься, не поверить ли в них. – Психометрист замолчал и уставился в пустоту, советуясь с собственной интуицией, отточенной почти столетием математического изучения поведения людей. – Да, все сработает. Если вы все согласны – через сутки можете делать публичное заявление.

– Лично я согласен! – крикнул кто-то.

Несколько минут спустя Барстоу велел Лазарусу привести Форда. Лазарус не стал объяснять, зачем требуется его присутствие; Форд вошел в отсек с видом подсудимого, уверенного, что приговор будет не в его пользу. В нем чувствовалась сила духа, но не надежда. Взгляд его был полон тоски.

Лазарус успел привыкнуть к этой тоске в глазах Форда за многие часы, проведенные вместе с ним в рубке управления. Лазарусу за его долгую жизнь не раз доводилось видеть взгляд осужденного, проигравшего последнюю апелляцию, взгляд окончательно решившегося на самоубийство, взгляд измученной крысы, сдавшейся в борьбе с неумолимой сталью капкана. Глаза их выражали одно и то же – безнадежную уверенность в том, что их время истекло.

То же самое выражал и взгляд Форда.

Лазаруса это несколько озадачило – да, им всем грозила опасность, но вряд ли Форду она угрожала в большей степени, чем остальным. К тому же осознание опасности скорее вызывает желание жить – почему же Форд выглядел обреченным на смерть?

Наконец Лазарус решил, что причина может быть лишь одна: разум Форда зашел в тупик и он не видит для себя иного выхода, кроме самоубийства. Но почему? Размышляя над этим во время долгих вахт в рубке, Лазарус сумел воспроизвести логику подобного поведения. На Земле Форд считался важной персоной среди себе подобных короткоживущих. Занимаемое им высокое положение оберегало его от ощущения неполноценности, которое долгоживущие вызывали у обычных людей. Но теперь он оказался единственным существом-однодневкой среди расы Мафусаилов.

Форд никогда не обладал опытом старших или ожиданиями молодых, чувствуя себя низшим по отношению к тем и другим, безнадежно его превосходившим. Он ощущал себя никчемным пенсионером, которого содержат только из жалости, – хотя, возможно, для этого у него не было никаких оснований.

Для человека с такой биографией, как у Форда, сложившееся положение было просто невыносимым. Гордость и сила духа неумолимо толкали его к самоубийству.

Войдя, Форд отыскал взглядом Заккера Барстоу:

– Вы посылали за мной, сэр?

– Да, господин администратор. – Барстоу коротко объяснил ситуацию и рассказал, какую ответственность они намерены на него возложить. – Вас никто не принуждает, – закончил он, – но нам требуются ваши услуги – если вы согласитесь. Согласны?

Лазарус облегченно вздохнул, увидев, как тоскливое выражение лица Форда сменяется удивлением.

– Что, правда? – медленно проговорил Форд. – Вы не шутите?

– Конечно же правда!

Форд ответил не сразу, и последовавший ответ показался не вполне уместным:

– Можно мне сесть?

Для него нашли место, и он тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками. Все молчали. Наконец он поднял голову и решительно произнес:

– Если так – сделаю все, что в моих силах.

Не в меньшей степени, чем гражданский администратор, кораблю требовался капитан. Лазарус уже являлся его капитаном в весьма практичном пиратском смысле этого слова, но, когда Барстоу предложил ему формально занять эту должность, он тут же начал возражать:

– Ну нет, только не я! Я с тем же успехом могу провести весь полет за игрой в шашки. Либби – вот кто тебе нужен. Серьезный, добросовестный, бывший флотский офицер – как раз то, что надо.

Все взгляды обратились к Либби, и тот тут же покраснел.

– Да ну, – возразил он, – хоть мне и правда приходилось командовать кораблями во время службы, но мне это никогда не было по душе. По характеру я скорее штабист. Командир из меня никакой.

– Не понимаю, как ты можешь отказываться, – настаивал Лазарус. – Ты же изобрел ту быстроходную штуковину, и ты единственный, кто знает, как она работает. Ты сам напросился, парень.

– Но это же совсем другое дело, – взмолился Либби. – Я вполне готов стать астронавигатором, поскольку это созвучно моим талантам. Но я предпочел бы служить под началом капитана.