Общежитие для депутатов сразу становится предметом внимания прессы, и в одной из первых же публикаций журналист метко называет его «ерогинской живопырней». Ерогин, не готовый к вниманию СМИ, публично открещивается от проекта – он заявляет журналистам, что живет в другом месте, никаких связей с МВД не имеет и ничего не организовывал. Крестьянские депутаты немедленно разъезжаются по гостиницам. На этом работа по созданию «послушного большинства» заканчивается.

Впрочем, Горемыкина это совсем не смущает. Когда левые депутаты несколько раз встречают членов правительства в Думе выкриками вроде «палач!» или «кровопийца!», премьер-министр окончательно утверждается в правильности своего плана. Он ведь открыто признавался, что не собирается никоим образом взаимодействовать с Думой. Теперь он даже рад, что его прогноз сбылся: «Если министров так оскорбляют, то им не нужно и ходить в Думу. Пусть они там варятся в собственном соку. Таким путем Дума сама себя дискредитирует в населении», – считает он.

Если кто и варится в собственном соку, так это премьер-министр Горемыкин. Российские газеты ежедневно печатают репортажи с заседаний Госдумы – и они сами по себе производят революцию. Отныне открыто обсуждаются темы, за обсуждение которых раньше судили и ссылали. Государственная дума пока ничего не может поменять, но она уже становится «местом для дискуссий»[79] – а вместе с ней местом для дискуссий становится вся Россия.

Министр внутренних дел Петр Столыпин почти ежедневно получает письма от губернаторов – они жалуются, что публикация новостей о думских дебатах очень плохо влияет на население, наблюдается «нарастание революционного подъема», а способов бороться с ним у региональных начальников нет. «Брожение», пишут губернаторы, охватывает даже «чиновничью среду», которая до этого была абсолютно лояльной.

Всю весну профессиональные российские революционеры продолжают скрываться. Но большинство из них Россию не покидает – просто уезжает в Финляндию. Местные власти обычно сквозь пальцы смотрят на подозрительных лиц, которых разыскивает центральное правительство, – а многие финны даже стараются помочь борцам с царским режимом. В Финляндии живут в том числе Владимир Ленин, Юлий Мартов, Борис Савинков, Евгений Азеф, Виктор Чернов.

Эсеры, решив бойкотировать легальную политику и выборы в Госдуму, ждут, что вот-вот страну потрясет мощное крестьянское восстание, поэтому надо готовиться помогать мятежникам: нужно составить план подрыва железных дорог и мостов, порчи телеграфа и так далее. Полицейские ходят за террористами по пятам (по наводке Азефа), периодически арестовывают членов Боевой организации, не трогают только Савинкова. В Петропавловскую крепость, например, попадает и Дора Бриллиант – там она сойдет с ума и через год умрет.

Остающиеся на свободе эсеры явно деморализованы. Петр Рутенберг рассказывает Савинкову, что ему по ночам снится Гапон: «Он мне все мерещится. Подумай – ведь я его спас девятого января… А теперь он висит!» И даже Азеф, кажется, не понимает, выдержит ли он такую психологическую нагрузку: быть одновременно главой Боевой организации эсеров и агентом полиции. Он жалуется Савинкову, что устал и хочет отдохнуть. Но Савинков заявляет, что это совершенно невозможно.

Тогда Азеф берет на себя руководство главной операцией – подготовкой покушения на министра внутренних дел Столыпина. А Савинкова отправляет в Крым – убить адмирала, который руководил подавлением октябрьского восстания в Севастополе.

Впрочем, Савинков едва успевает приехать в Крым, как там происходит совсем другой взрыв. 16-летний юноша бросает бомбу в коменданта Севастопольской крепости, она не взрывается, зато случайно детонирует бомба, которую несет в толпе его сообщник. Погибает и сам смертник, и шесть случайных прохожих. Полицейские начинают арестовывать всех, кто вызывает подозрение, – в том числе находящегося под наблюдением Савинкова.

Они ждут суда – сочувствующий заключенным охранник рассказывает, что уже ясно, что их всех казнят и приговор будет приведен в исполнение 19 мая.

6 мая во дворце празднуют день рождения императора. Приглашены все министры, Трепов гуляет и по-светски обсуждает, кто мог бы войти в правительство народного доверия, составленное из представителей Думы. Министра финансов Коковцова этот вопрос очень смущает, он предлагает не говорить на такую щекотливую тему при всех. Но Трепов все равно продолжает: не думает ли Коковцов, что правительство, ответственное перед Думой, «равносильно полному захвату власти и изъятию ее из рук Монарха, с претворением Его в простую декорацию?» Может, даже и хуже, отвечает Коковцов. Не все, конечно, представители власти хотят роспуска Думы. Генерал Трепов по-прежнему считает своим долгом предотвратить новое восстание – поэтому он очень опасается такого развития событий. Очень скоро вопрос встает ребром. 13 мая Дума почти единогласно выносит вотум недоверия правительству – только семь депутатов воздерживаются.

16 мая Горемыкин собирает министров с вопросом, что они предлагают делать. Министр иностранных дел Александр Извольский выступает против разгона Думы, заявляя, что это осложнит отношения с Европой. Колеблется и Коковцов. Все остальные – и увереннее всех министр внутренних дел Столыпин – говорят, что Дума должна быть распущена.

Вскоре к императору приходит новоявленный генерал-демократ Дмитрий Трепов. Он приносит ему предложение по новому составу кабинета министров – если требование Думы будет удовлетворено. Премьер-министром он предлагает сделать председателя Думы Муромцева, Милюкову предлагает пост министра внутренних или иностранных дел (если тот возглавит МИД, то МВД может возглавить Иван Петрункевич), на пост министра финансов Трепов прочит известного кадета, депутата от Москвы и разработчика проекта аграрной реформы Михаила Герценштейна. Трепов доказывает императору, что это единственный выход из тупика.

Более того, Трепов рассказывает, что уже провел подготовительную работу, тайные переговоры с двумя потенциальными министрами, Муромцевым и Милюковым, выяснил подробности их программы. Только один пункт показался Трепову совершенно неприемлемым – это амнистия террористам: «Царь никогда не помилует цареубийц», – уверял он Милюкова. В целом Трепов удовлетворен знакомством (он даже оставил Милюкову свой телефон).

Николай II очень заинтересован. Предложение Трепова активно поддерживают его двоюродный дядя, великий князь Николай Михайлович (главный либерал в царской семье, тот самый, который передавал царю письма Толстого) и барон Фредерикс.

Император поручает члену Госсовета Ермолову (он считается либералом) продолжить переговоры с лидерами кадетов. Но одновременно начинает советоваться и со сторонниками роспуска Думы: например, вызывает министра финансов Коковцова. Тот в ужасе от проекта Трепова, он начинает объяснять императору, что, назначив правительство, состоящее из народных избранников, Николай навсегда потеряет какую-либо возможность влиять на государственную политику – и даже уволить это правительство уже не сможет. «Мы не выросли еще до конституционной монархии», – предостерегает Коковцов.