Лешка ворчал только для видимости. По его глазам Настя видела, что настроение у него превосходное.

Они обошли несколько магазинов, выбрали то, что Алексей хотел бы подарить жене на пятидесятилетие, Настя все это примерила, от чего-то отказалась, с чем-то согласилась, и они пошли в ресторан обедать, чтобы не спеша все обсудить и принять согласованное решение, которое устроило бы обе стороны.

– Лешка, все-таки ты ужасно умный, – благодарно сказала Настя, когда они наелись и приняли решение касательно подарка. – Ты был прав насчет того, что немедленная месть – это одно, а отставленная – совсем другое. При отставленной мести на первый план выходят личные мотивы и желание изменить собственную жизнь. Если бы не ты, мы с тобой этих денег не заработали бы и не сидели бы сейчас в ресторане, как буржуины.

Чистяков подозрительно посмотрел на нее.

– Это ты к чему?

– К тому, что я тоже хочу сделать тебе подарок. Давай купим тебе тот костюм, который тебе понравился. Мне будет приятно.

– Аська, это неразумное расходование бюджета, – строго произнес он. – Я прекрасно обойдусь без костюма. Куда мне в нем ходить-то? Я по утрам не бегаю, фитнес-клубы не посещаю, дачи у нас с тобой нет.

– Будешь дома в нем ходить, – решительно заявила Настя. – Все, не хочу ничего слушать. Ты делаешь подарок мне, я – тебе. У меня есть предложение: давай считать, что мой день рождения тут ни при чем, а мы с тобой просто обмениваемся подарками в честь первого успешно завершенного совместного дела. Леш, ты только вдумайся: мы впервые в жизни вместе заработали деньги!

– И при этом прокатились на курорт и сходили в дельфинарий, – заметил Алексей.

– И в океанариум, – подхватила она, – а еще я сфотографировалась с обезьянкой и попугаем.

– И мы наконец после двадцатилетней паузы пошли с тобой в кино. Слушай, а ведь действительно, это вроде как совсем новая жизнь у нас с тобой получилась, а?

– Жизнь Шерлока Холмса и доктора Ватсона? – озадаченно спросила Настя. – Или ты претендуешь на роль Пуаро, а мне оставляешь почетное право быть Гастингсом?

– Бери выше! – весело воскликнул Чистяков. – Я буду Ниро Вулфом, ты купишь мне большое красное кожаное кресло и штук двадцать орхидей, я буду целыми днями их поливать и обихаживать, а потом садиться в кресло и изрекать гениальные истины. А ты будешь Арчи Гудвином и станешь мотаться по всему городу в поисках информации для меня.

– А чего это я-то? – возмутилась Настя. – Я, может, тоже хочу сидеть в кресле и поливать орхидеи.

– Ну а кто же? – резонно возразил он. – Я не могу ездить, у меня машина старая, на ладан дышит. А у тебя новенький «Пежо», тебе и ездить. В общем, так, Аська: предложение об обмене подарками я принимаю. Идем и покупаем, потом дарим и радуемся. А к завтрашнему дню я придумаю, что тебе подарить. Все-таки не будем нарушать традиции – подарок ко дню рождения должен быть сюрпризом.

– Ладно, – согласилась она. – Леш, а можно я еще куплю фарфоровый чайник и две чашки, ну те, с розовыми цветочками?

– Можно, – великодушно разрешил муж.

Домой они вернулись, обвешанные пакетами и свертками, и с удивлением обнаружили, что полученных утром денег осталось как-то мало. Настя сделала попытку расстроиться:

– Лешка, мы столько денег на меня истратили! Зачем?

– Но тебе же нравятся вещи, которые мы купили? Нравятся. Ты получила удовольствие, когда их мерила и покупала? Получила. Значит, все правильно. На это денег не жалко.

– Но все равно…

Она ужасно огорчилась, но Алексей ее настроения не разделял, веселился, тормошил ее, заставлял снова надевать все обновки, потом погнал ее на кухню и велел заваривать чай в новом чайнике и пить его из новых чашек.

Чашки были тонкими и изящными, чай в них показался Насте на удивление вкусным, и настроение у нее быстро исправилось.

– Черт с ними, с деньгами, – сказала она. – Мы с тобой еще заработаем, у нас вместе вон как ловко получается.

– Только не маньяки, – быстро ответил Чистяков. – Мне бы что-нибудь спокойное, с приличными людьми. А маньяков я не выношу, меня от них в дрожь кидает. На поиски маньяков я не подписываюсь. Обещай, что возьмешься только за дело с достойными фигурантами.

– Обещаю, – торжественно произнесла Настя. – Писатели, ученые, артисты. И никаких маньяков.

* * *

– Второй этаж, двести восьмая комната. Вас проводить?

– Благодарю, – улыбнулась Зоя Петровна, – я дойду сама. Пусть вас не смущают ни моя походка, ни моя палка, я отлично передвигаюсь. Скажите, а Николая Степановича часто навещают?

– Часто, – кивнула молодая женщина в униформе. – Сын приезжает два-три раза в неделю, когда один, когда с женой или детьми. Он очень о Николае Степановиче заботится.

Зоя Петровна кивнула и стала медленно, приволакивая ногу и постукивая палкой, подниматься на второй этаж. Двести восьмая комната оказалась совсем рядом с лестничной площадкой. Она постучала и, не дождавшись ответа, толкнула дверь.

Николай Степанович Разуваев сидел в кресле-каталке возле окна, и на первый взгляд могло бы показаться, что он задумчиво смотрит на кроны деревьев.

– Здравствуйте, Николай Степанович, – проговорила Зоя Петровна, стараясь выговаривать слова медленно и четко.

Тот не обернулся и даже не вздрогнул. Может, у него проблемы со слухом? Может, не слышит?

Зоя Петровна подошла ближе и коснулась его плеча. Никакой реакции. Она с усилием развернула кресло и заглянула в лицо Разуваева.

Лицо не выражало ничего, кроме младенческой безмятежности. Выцветшие светлые глаза неподвижно смотрели в одну точку, из уголка рта тянулась ниточка слюны. Человек, погубивший когда-то троих мальчиков, впал в болезненное безумие и уже ничего не понимал.

Она пришла к Разуваеву, чтобы посмотреть на него, на того, кто разрушил ее жизнь и сделал инвалидом, на того, из-за кого в конечном итоге рухнула жизнь ее сына. Посмотреть, поговорить, может быть, упрекнуть, возможно, обвинить, а если сложится – то и высказать все, что она о нем думает. Но теперь в этом нет никакого смысла. Он не осознает собственной вины, он не осознает вообще ничего. Такие страсти разгорелись из-за его поступка, столько жизней сломано, столько боли причинено разным людям, а он ничего этого даже не понимает и не может оценить. И не может выслушать упреки и обвинения. Он счастлив, как бывает счастливо новорожденное дитя, которое не знает ни вины, ни боли, ни горя и ничего не понимает.

Это чудовище – и счастливо? Разве это справедливо? Зоя Петровна развернула кресло в прежнее положение и долго стояла за спиной у Разуваева, глядя на опущенные плечи и жалкий старческий пух, окружающий покрытую пигментными пятнами лысину. Ведь он ненамного старше ее самой, но если она, Зоя Петровна, активно работает и живет полноценной жизнью, то Николай Степанович превратился в растение, которому уже недоступны не только горестные переживания, но и обыкновенные радости, даже самые малые.