Разряженную пистоль – в ольстер, вторую – в руку. Мавр несется бешеным галопом, и я изо всех сил упираюсь ногами и задом в «рога» седла, чтобы не направиться в свободный баллистический полет, на такой скорости весьма чреватый. Неуловимый финикиец выжимает все возможное из своего скакуна, и как он еще только ухитряется удержаться на его спине без седла, известно разве только ему самому да всемогущему финикийскому Мелькарту. Не только Хренио, но и все наши турдетаны с этрусками несколько приотстали, не желая ломать себе шеи. Пара лучников стрельнула наудачу навесом, но в таких случаях везет редко. Я же потихоньку настигал беглеца, и Дагон, чуя неизбежное, потянулся за фалькатой. Да только я ведь не собирался сражаться с этим матерым волчарой по рыцарским правилам. Я наемник или нахрена? Вскидываю пистоль, палец плавно утапливает спуск, высвободившаяся пружина с лязгом распрямляется, выбрасывая железный гостинец…

Я целился ему в шею и уж наверняка попал бы, если бы в этот момент он не выдернул фалькату, прикрыв шею плечом – туда-то и вошел мой болт. Финикиец с воплем дернулся и выронил клинок. Что ж, раз так – теперь и в рубаку поиграем! Пистоль скорее в ольстер – ну не подумал я как-то о бронзовом упоре на седле для перезарядки пистолей, – меч наголо. Я уже предвкушал, как срублю этого крутого бандита, столько раз уже от нас уходившего – но сколь веревочке ни виться, конца не миновать! Куда ж он теперь на хрен денется, раненый-то!

Он бы и не делся никуда, да только из кустов вынырнули трое с фалькатами. Хвала богам, пешие и, хвала богам, не слишком рвущиеся в героическую жаркую схватку. Все трое запыхавшиеся и помятые, явно рады, что улизнули из основной мясорубки, и лишь у одного фальката окровавлена, намекая на весьма недурной навык в обращении с ней. Ну так и бежали бы себе лесом дальше, нахрена ж, спрашивается, было выскакивать именно на эту тропу и именно сейчас? Вот уж принесла, млять, нелегкая! Скорее всего, они и сами нарвались на меня случайно, но игнорировать три тяжелых клинка было бы опрометчиво, а они сдуру вполне могли и кинуться в бой. Я махнул им мечом в сторону кустов, давая понять, что ничего не имею против их ретирады, но пока они скрипели шестеренками в мозгах, ища в моем предложении подвох, финикиец не стал дожидаться результата, а вцепился здоровой рукой в гриву коню, задал тому шенкелей и скрылся за поворотом тропы. Потом подоспели наши, автоматически аннулировав мое мирное предложение, и нам пришлось отвлечься на этих трех тугодумов. А когда мы спровадили их в лучший мир, Дагона уже и след простыл. По крайней мере – для нас.

Эх, будь у нас собаки! Ведь и фальката финикийца у нас в руках, и кровавый след на траве! Больше чем достаточно следов даже для простой дворняги, не говоря уж о хорошей настоящей ищейке! Но где она, та ищейка? Не было у нас собак, а были только знаменитые тартесские коты – крутые, дорогие, прекрасные охотники на кроликов, но вот собаки-ищейки из них – примерно как из меня балерина. Млять!

Восемь «двухсотых» – пятеро убитых наповал и трое скончавшихся вскоре от ран – и шестеро «трехсотых», которые поправятся, – таковы оказались потери с нашей стороны. Напавшие на нас потеряли в общей сложности человек двадцать пять в ходе столкновения, и еще четверых мы выловили и добавили к ним при прочесывании леса. Правда, это были дешевые лузитанские наемники, явно использованные втемную и не знавшие, с кем придется иметь дело, но и у нас погибли в основном вооруженные рабы, составлявшие «открытую» часть охраны лже-Волния. Сам он, защищенный панцирем под одеждой и бронзовой каской-черепником под париком, отделался тремя фингалами и парой ссадин, по поводу которых вздумал было предъявлять нам претензии, но Тордул с Фуфлунсом довольно резко заткнули ему рот, напомнив, кто он есть на самом деле. Точнее – был, поскольку за риск ему была обещана «вольная», а Тарквинии ведь слов на ветер не бросают. Тем более уж за такую-то награду вполне мог бы и «стойко переносить тяготы и лишения».

Вопреки нашим опасениям, настоящий Волний и не думал попрекать нас по возвращении постигшей нас неудачей. Крутость Дагона была ему хорошо известна, и не наша вина в том, что мы еще не настолько круты. Тем более что кое-чего мы все-таки добились. Во-первых, слухами земля полнится, и теперь Митонидам будет куда труднее находить наемников, согласных действовать против Тарквиниев. А во-вторых, в ходе схватки финикийца успели хорошо разглядеть и запомнить и Тордул с Фуфлунсом. Это еще не давало достаточного повода для открытой войны, поскольку достойных доверия свидетелей преднамеренности и сознательности его нападения именно на Волния – ни мы, ни допрошенные раненые лузитаны таковыми считаться не могли – у Тарквиниев по-прежнему не было. Фуфлунс-то имел гадесское гражданство, но и репутацию имел вполне соответствующую профессии, так что на очень уж респектабельного свидетеля не тянул, да и о прежних случаях свидетельствовать не мог. Зато теперь не в пример проще было выслеживать Дагона, что значительно упрощало для нас дальнейшую охоту на него. Ведь оставлять этого опаснейшего противника живым и на свободе никто не собирался. Провал «варианта А», предложенного Васкесом, означал лишь то, что задействуется «вариант Б», предложенный мной. А для меня дело было уже далеко не в одном только стремлении отличиться. Нет, это, конечно же, тоже ни разу не отменялось, зарекомендовать себя достойным руки Велии – это для меня, как говаривал один гений в кепке, архинужно и архиважно. Но к этому у меня теперь добавился уже и чисто спортивный интерес. Разве ж это по-охотничьи – подранков оставлять?

– Ешь, господин, тебе это понадобится! – понукает меня Софониба, потчуя сметаной, медом, орехами и какой-то зеленью, в которой я ни бельмеса не понимаю. Я уже и смотреть-то на них не могу, ем через силу, но она права – надо. Ведь нормальные мужики ходят в храм Астарты не разговоры разговаривать, а делом заниматься. А дело там одно – в горизонтальном положении. Поговорить-то, конечно, тоже не возбраняется, любят профессиональные шлюхи разговор по душам, и жрицы Астарты в этом смысле не исключение, но только между делом. Иначе – не поймут-с. Поскольку для меня это дело служебное – мля буду, в натуре, век свободы не видать, то и финансирует его мой наниматель, и по моему кошельку это не бьет, но ведь силы-то приходится тратить свои кровные. А уходит их на священный храмовый трах немало, и надо ж еще, чтоб осталось достаточно. И на мою бастулонку, и на небольшую разминку со смертоносным металлом, когда выпадет наконец тот случай, ради которого все это «млятство» и затеяно. Вот и трескаю я старательно эти настозвиздевшие уже, но повышающие столь необходимую потенцию продукты – ага, исключительно в служебных целях. Мля буду, в натуре, век свободы не видать!

Трахаться с отяжелевшим от калорийной жратвы брюхом – занятие сугубо на любителя, но мне это, к счастью, не грозит. Надо быть в должной форме, и за обжорством следует интенсивная тренировка в стрельбе из пружинных пистолей, а затем, когда жратва в желудке более-менее утрамбуется – в фехтовании. Для работы с мечом Волний выделил мне одного из своих лучших телохранителей – купленного по баснословной цене через вторые-третьи подставные руки римского гладиатора. Работа с мечом – это так в теории называется, но на практике это бой без правил, в котором можно все, до чего додумаешься и что сумеешь. Спасибо хоть учебный, хотя радости мне от этого мало. Семью потами изойдешь, а иной раз и не один фингал схлопочешь, пока этот мучитель не решит, что на сегодня достаточно. После этого мучения, хвала богам, полагается ванна, а в качестве дополнительного бонуса – эротический массаж в исполнении Софонибы. Чтоб, значит, вернуть сексуальный кураж, изрядно подпорченный в ходе бешеной тренировки с этим человекообразным монстром.