геройской смертью при осаде Колывани, или Ревеля, в 1578 году. Эта третья супруга, по некоторым известиям, и послужила случайной причиной гибели царевича Ивана.

Однажды, в ноябре 1582 года, в Александровской слободе Иван Грозный вошел в комнату своей снохи и нашел ее лежащей на скамье в одном исподнем платье, что считалось неприличным для знатных женщин. Она находилась тогда в последнем периоде беременности; тем не менее царь разгневался и начал ее бить. На шум прибежал царевич Иван и стал упрекать отца в том, что он сослал в монастырь двух первых его жен, а теперь не щадит и третью вместе с будущим ее младенцем. Разъяренный этими упреками, царь бросился на сына и ударил его острым железным наконечником своего посоха в висок так сильно, что кровь хлынула ручьем и царевич упал замертво. При виде крови тиран опомнился и молил сына о прощении. Дядя царевича Никита Романович и дьяк Щелкалов привезли из Москвы врачей. Но уже ничто не помогло: через четыре дня царевич скончался. Между тем его супруга от понесенных побоев выкинула мертвого младенца. По смерти мужа она пострижена в московском Новодевичьем монастыре под именем Леонида. По другому известию, царь разгневался на сына и поразил его своим посохом за то, что царевич горячо начал говорить ему о необходимости выручить осажденный Псков. Как бы то ни было, тиран первые дни после смерти сына предавался сильной скорби и тоске. Он устроил ему торжественное погребение в московском Архангельском соборе, служил панихиды, послал большую сумму на помин его души к восточным патриархам. Даже прибег к обычной своей уловке: объявил боярам, что по неспособности его второго сына Феодора пусть они изберут себе другого государя, а что сам он намерен удалиться в монастырь. Не веря его искренности, бояре, конечно, отвечали мольбой не покидать царства, и Грозный, как бы снисходя на эти мольбы, остался на престоле. Иван Васильевич не долго скорбел о потере сына и воздерживался от обычных своих деяний и порочного образа жизни. Самым крупным из его деяний в эту эпоху были многочисленные казни ратных людей, взятых в плен Баторием при завоевании русских городов и теперь возвращенных после заключения перемирия. Обвиняя их в малодушии, царь вымещал на них свою злобу за претерпенные им потери и поражения. В то же время он возобновил еще одну старую свою привычку: искание себе новой жены!

Несмотря на то что его пятая супруга, Мария Нагая, жила при нем и здравствовала, царь в августе 1582 года отправил в Англию послом дворянина Федора Писемского с поручением переговорить о тесном политическом союзе с Елизаветой и посватать ее родственницу, графиню Марию Гастингс. На сию девицу указал Ивану его врач англичанин Роберт Яков (русские окрестили его в Романа Елизарова), который был по его просьбе прислан Елизаветой и по влиянию на царя скоро заменил своего предшественника Бомелия. Елизавета ласково приняла Писемского и даже не удивилась затеянному сватовству, ибо пример ее отца шестиженного Генриха VIII был еще у всех в памяти. Только послу пришлось долго ждать, пока ему удалось лично видеть невесту, которая оправлялась тогда после бывшей у нее оспы. Писемский привез царю ее персону (портрет). Вместе с Писемским прибыл новый посол Елизаветы к Ивану IV, Иероним Боус. Из переговоров с сим послом московские бояре и царь убедились, что на предложение тесного союза против врагов России, поляков и шведов, английское правительство по обыкновению отвечало уклончиво, а более всего хлопотало об исключительных привилегиях для своих купцов, торговавших с Россией. Хотя около этого времени Мария Нагая разрешилась от бремени и родила Ивану сына Димитрия, однако переговоры о новом браке продолжались. Но на вопросы о невесте английский посол также отвечал уклончиво; говорил, что она слаба здоровьем и недовольно хороша собой, а потому и не понравится царю, как известному любителю женской красоты. Он предлагал выбрать какую-либо другую девицу из родственниц королевы; но отказывался назвать их имена. Царь сердился на эти уклончивые ответы о союзе и сватовстве и на требование исключительных торговых прав. Но при помощи своего соотечественника, врача Роберта Якова, упрямый, сварливый Боус получал от царя разные милости; он надеялся добиться подтверждения английских привилегий и устранения от беломорской торговли французских и нидерландских купцов, которые соперничали в этой торговле с англичанами. Затянувшиеся переговоры были прерваны внезапной смертью царя.

Чрезвычайно невоздержанный образ жизни и постоянно тревожное состояние духа принесли неизбежные последствия. В пятьдесят с небольшим лет Иван IV уже вполне состарился, и его крепкое от природы здоровье совершенно расстроилось. Зимой 1584 года у него открылась страшная болезнь: его тело стало гнить внутри и пахнуть снаружи. По монастырям разослали грамоту, в которой от имени царя просили молиться о прощении ему грехов и исцелении от болезни. Больной царь распорядился судьбой государства. Наследником своим он объявил царевича Феодора; но, зная его неспособность, назначил особую правительственную думу, которую составили пять бояр, а именно: Иван Петрович Шуйский, знаменитый защитник Пскова; Иван Федорович Мстиславский, по матери своей троюродный брат Ивана IV; Никита Романович Юрьев, брат первой супруги Грозного Анастасии, единственный из близких к царю людей до конца сохранивший его уважение и милость; рядом с этими знатнейшими боярами в особую высшую Думу назначены сравнительно молодые люди: Борис Федорович Годунов и Богдан Яковлевич Бельский. Оба они были царскими любимцами в последнюю эпоху Иоаннова царствования. Годунов, женатый на дочери Малюты Скуратова, очевидно, сумел наследовать и царское к нему расположение; а Бельский более десяти лет находился при особе государя и спал у его постели. Того же Богдана Бельского Иван IV назначил дядькой или воспитателем своего маленького сына Димитрия, которому вместе с матерью дал в удел Углич. Кроме пяти помянутых бояр, выдающееся положение в это время занимали думные дьяки Щелкаловы, братья Андрей и Василий.

Иван IV до конца остался верен своим привычкам: так, в минуты облегчения от болезни он развлекался созерцанием своих сокровищ, особенно драгоценных камней, а также игрой в шахматы, собирал знахарей или колдунов и допрашивал их о своем смертном часе; не прочь был и от любострастных поползновений. 18 марта, после трехчасовой теплой ванны, он сидел на постели, спросил шахматную доску и собирался играть в шашки с Бельским. Вдруг он упал. Меж тем как врачи тщетно старались привести его в чувство, митрополит Дионисий, конечно заранее предупрежденный о желании умиравшего, спешил совершить над ним обряд пострижения и нарек его иноком Ионою.

Так окончилось это долгое царствование,