против турок. Но разговоры о церковном вопросе постоянно отклонялись царем впредь до замирения с Польшей. Чтобы ускорить это замирение, Поссевин отправлен был в королевский лагерь под Псков; при царском дворе остались два патера из его товарищей. После того обоюдные гонцы с письмами нередко скакали между Псковом и Александровской слободой (куда царь бежал из Старицы); но мирные переговоры плохо подвигались вперед, потому что король желал прежде овладеть Псковом и потом уже предписать мир Иоанну; а последний со своей стороны никак не мог помириться с мыслью о потере всех своих завоеваний в Ливонии, на чем прежде всего настаивал Баторий. В этих переговорах, как и следовало ожидать, иезуит-посредник уже с самого начала повел себя пристрастно, то есть держал сторону короля-католика против православного царя, хотя постоянно ставил на вид последнему свое якобы радение о его пользах. Поссевин, очевидно, желал, чтобы вся Ливония сосредоточилась в польских руках, надеясь с их помощью восстановить там католицизм; поэтому в своих письмах Ивану Васильевичу он явно старался запугать его могуществом Батория и предрасположить к уступке Ливонии.

С одной стороны, запугивания подействовали на Иоанна; а с другой — неудачная и надолго затянувшаяся осада Пскова побудила и Батория к открытию непосредственных переговоров о перемирии. Из Москвы отправлены уполномоченными для сего князь Димитрий Елецкий и печатник Роман Алферьев; а из королевского стана Януш Збаражский, воевода брацлавский, Альбрехт Радзивилл, надворный литовский маршалок, оба католики, и Михаил Гарабурда, секретарь Великого княжества Литовского, православный. В декабре 1582 года уполномоченные той и другой стороны вместе с папским послом съехались между Порховом и Запольским Ямом и расположились в деревне Киверова Горка. Местность была разорена и опустошена войной, так что папскому послу и польским сановникам пришлось жить в курных избах и терпеть всякого рода лишения; но русские послы и их свита, по словам Поссевина, щеголяли своими нарядами и конскими приборами и имели с собой обильные запасы; кроме того, снабжались съестными припасами из Новгорода, так что имели возможность ежедневно угощать сего посредника. Впрочем, холод и другие лишения не особенно вредили Поссевину, ибо он отличался крепким, закаленным организмом. Под его собственным председательством и происходили мирные переговоры, открывшиеся заседанием 13 декабря: по правую от него руку садились польские послы, по левую русские; подле стоял переводчик, родом русин (которого иезуит, по-видимому, успел совратить в католичество). На этом первом заседании прочитаны были верительные грамоты обеих сторон.

Меж тем Баторий уступил ропоту польских и литовских панов и увел их из псковского лагеря, а сам отправился в Вильну; он намерен был убеждать сейм к новым пожертвованиям на продолжение войны. Под Псковом остался Замойский только с наемными отрядами; он терпел все невзгоды, ропот войска, частые русские вылазки, однако продолжал блокаду города, чтобы совершенным отступлением от него не дать москвитянам повода к торжеству и к требованию более выгодных мирных условий. Но свою славу искусного политика и мужественного воеводы Замойский омрачил следующим гнусным поступком. Из польского лагеря явился в город один русский пленник с ларцом и запиской к князю Ивану Петровичу Шуйскому. Записка была составлена от имени немца Моллера, который прежде вместе с Фаренсбахом находился в царской службе и теперь будто бы хотел вновь перейти на русскую сторону, а наперед посылал ящик со своей казной и драгоценностями. Шуйский, по совету других воевод, остерегся сам открывать ящик и поручил это сделать слесарю; оказалось, что ящик был наполнен порохом и заряженным огнестрельным оружием. Возмущенный таким коварством, Шуйский, как рассказывают, послал Замойскому вызов на поединок, который, однако, не состоялся.

Заседания уполномоченных в Киверовой Горке происходили почти ежедневно; всех заседаний насчитывали более двадцати. Уже отсюда видно, как медленно подвигались вперед мирные переговоры и как упорно обе стороны отстаивали свои условия. Главным препятствием для соглашения по-прежнему служила Ливония. Московские послы пытались удержать хотя небольшую ее часть, один только Дерптский округ; но польские уполномоченные требовали уступки всех занятых русскими ливонских городов и замков; требовали еще и денежного вознаграждения за военные издержки. Москвитяне затянули переговоры и потому, что знали о трудном положении польского войска, осаждавшего Псков, ждали более решительных действий со стороны московских воевод и снятия осады. Но эти воеводы сидели по городам или стояли в поле и бездействовали, как, например, князь Юрий Голицын в Новгороде, Мстиславский в Волоке и так далее. Один Шуйский ратоборствовал в Пскове. 4 января 1582 года он сделал сильную вылазку, сорок шестую по счету, побил много неприятелей и взял знатное количество пленных. После сей вылазки один из королевских дворян, Станислав Жолкевский (родственник гетмана Замойского и сам знаменитый впоследствии польский гетман), прискакал на место посольского съезда с донесением от Замойского; последний извещал польско-литовских послов, чтобы они поспешили как можно скорее заключить перемирие, ибо ему сделалось почти невозможным поддерживать долее свою блокаду.

Тогда князь Збаражский сообщил русским послам, чтобы они немедленно объявили свои последние условия, так как от короля будто бы получен приказ прервать переговоры; затем дал им сроку три дня. Антоний Поссевин хотя и возбуждал против себя неудовольствие самих поляков тем, что более заботился об обращении московского государя в католицизм, чем о польских интересах, однако он неизменно держал их сторону, подтверждал их требования и также торопил русских. Напрасно москвичи повторяли ему, что если царь уступит всю Ливонию, то у него не будет пристаней морских и нельзя будет ему ссылаться с папой, цесарем и другими государями, нельзя будет войти с ними в союз против басурман. Ничто не помогало. В польском лагере гетман Замойский и его приближенные, по словам очевидца, рассуждали таким образом: «Согласись мы оставить за великим князем Московским только часть Ливонской страны, он усилится от морской торговли и может вернуть прежнее могущество; тогда придется вести новую войну. Гораздо же лучше теперь доконать его». Иезуит-посредник усердно действовал в этом смысле. Испуганные угрозами, наши послы наконец согласились объявить самое последнее условие, заранее разрешенное царем и его думой, то есть уступку всей Ливонии; кроме того, отступились от возврата Полоцка и Велижа. Поляки со своей стороны возвратили нам все занятые ими псковские пригороды, то есть Великие Луки, Заволочье, Холм, Остров и прочие. На этих условиях в Киверовой Горке заключено было десятилетнее перемирие, начинающееся от 6 января 1582 года. Когда дошло дело до написания договорных грамот, то возникли сильные пререкания по поводу царского титула и выражений насчет уступки ливонских городов. Во время этих споров Поссевин, от природы человек