— Пойдем лучше мансарду посмотрим?

— Можно? — спросила я Герасимова.

Тот утомлённо закатил глаза.

— Меня здесь никто ничего не спрашивает. Я тут вообще пустое место.

— Ты просто очень добрый, Влад, — сказал Амелин. — Как был в детском саду, так и остался.

Герасимов недовольно фыркнул, а мы отправились в дом.

Там тоже было по-другому. Мрачная потусторонняя таинственность исчезла. Теперь всё дышало жизнью, радостью и свежей краской. Холл, коридоры, лестница своего расположения не поменяли, но я их не узнавала.

Амелин потянул за руку.

— Давай потом?

Поднималась я всё ещё сильно прихрамывая, время от времени останавливаясь передохнуть. На втором этаже задержалась подольше. Скандал доносился из зала с камином.

— Как ты думаешь, что там?

— Я думаю только о том, что до исполнения моей мечты осталось всего два лестничных пролёта, — и он снова потащил меня наверх.

На третьем этаже всё было застелено газетами и светилось зеленью. Пахло краской и ацетоном, но густой аромат лилий из раскрытых окон перебивал все остальные запахи.

— Странно, — Амелин остановился перед лесенкой, ведущей в мансарду. — Я почему-то волнуюсь. А ты волнуешься?

Кроткий, полный нежности взгляд, такой невинный, что я даже разозлилась.

— А ничего, что ты сегодня попрощался со мной навсегда и ушёл?

— Ничего. Это уже позади, а мы договорились не оглядываться.

— И это всё, что ты мне хочешь сказать?

— Нет. Ещё хочу сказать, что на фоне зелёной стены твои глаза кажутся изумрудными. Очень красиво. Хочешь, сфотографирую?

— Пожалуй, я передумала. Иди сам в свою мансарду.

Я сделала шаг назад.

— Эй, нет! — Амелин в растерянности застыл у перил. — Ты не можешь так поступить именно сейчас.

— Раз ты так делаешь, то и я могу.

— Тонечка, умоляю, давай потом? — милейшие гримасы мольбы. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Я извинюсь тысячу раз. Тысячу тысяч раз. Даже если ты не права. Только пусть это будет потом. Пожалуйста. А сейчас просто представим, что всё хорошо и прекрасно. Что ты меня любишь и никогда ни на кого не променяешь. Чего тебе стоит? Потом, если захочешь, можешь уйти, я не в силах заставить тебя меня любить, но на каких-то несколько минут просто дай в это поверить.

— Стихи будут?

— Могу рассказать. Хочешь?

Любовь моя, цвет зелёный.

Зелёного ветра всплески.

Далёкий парусник в море,

далёкий конь в перелеске.

Ночами, по грудь в тумане,

она у перил сидела —

серебряный иней взгляда

и зелень волос и тела.

Любовь моя, цвет зелёный.

Лишь месяц цыганский выйдет,

весь мир с неё глаз не сводит —

и только она не видит.

— Кикиморское наследие?

— Нет, это Лорка.

— Костя, ты можешь нормально со мной поговорить? По-человечески. Как тогда в подвале. Без обид и шуток. Мне это очень нужно. У меня больше нет никого, с кем я могу поговорить именно так.

— Конечно, — он охотно кивнул. — Только давай сначала войдем, и сразу поговорим.

Однако нас ждал сюрприз. В мансарде были люди. На кровати сидел Артём, а у него на коленях девушка. Вита. Его подруга. В воздухе висела атмосфера напряжения.

Мы вошли, и они уставились на нас, то ли не понимая кто мы, то ли ожидая что мы немедленно уберемся.

Амелина это не смутило.

— Привет! — он помахал им рукой. — Я и сам удивлён, что мы доехали. Такого натерпелись. Не поверите.

— Это очень неожиданно, — растерянно проговорила Вита, поспешно вставая. — Когда я увидела Тифона, подумала, что сплю.

— Слушайте, — голос Артёма прозвучал резко. — Можете выйти?

Я попятилась, но Костик схватил за руку:

— Я как раз хотел попросить вас о том же.

Артём посмотрел на него долгим, серьёзным взглядом. Тот в ответ растянул улыбку. Но не пошевелился.

— Ребят, — заметив их настрой, вежливо сказала Вита. — Это моя комната. Мы сейчас поговорим и придем.

— Ладно, говорите, — Амелин отмер и направился к окну. — Но мы здесь подождём. Потому что это моя комната.

Под ноги ему попалась книга, он наклонился, поднял её и полистал.

Артём выпрямил спину и свесил босые ноги с кровати.

— Тебе помочь выйти?

— Спасибо, не нужно. Я пока не собираюсь никуда уходить.

Отложив книгу на подоконник, Костик снял с полки плюшевую панду, крепко обнял её и, скрестив ноги по-турецки, сел прямо на пол под полками у противоположной стены.

Я впервые видела, чтобы он заупрямился из-за такой ерунды.

Артём дёрнулся встать, но Вита остановила его и опустилась рядом.

— У нас важный разговор, — пояснила она.

— У нас тоже. Да, Тоня? — Амелин посмотрел на меня.

Я стояла посреди комнаты, не понимая, как лучше поступить. Врываться было невежливо, пусть Амелин и считал мансарду своей. Мне бы тоже не понравилось, если бы кто-то вломился во время важного разговора. Но после всего, что случилось утром, я должна была его поддержать.

— Хочешь со мной поссориться? — угрожающе спросил Артём.

— Вообще не хочу. Меньше всего я хотел бы поссориться с тобой. Ну, после Тони, конечно, — с милейшим простодушием заверил Амелин, но чёрные глаза из-под чёлки смотрели непривычно жёстко.

— В чем тогда проблема? — Артём изо всех сил старался оставаться спокойным и не психануть, но чувствовалось, что он и до нашего прихода был уже на взводе.

— Понимаешь, это место очень важное. Для меня лично. А сейчас особенно.

— Давай уйдём, — сказала Вита.

— Вот ещё, — фыркнул Артём. — Ты тут живешь, тебе здесь нравится. И права голоса у него нет.

До того момента, пока он не произнёс последнюю фразу, я собиралась всё же вытащить Амелина из мансарды, но это высказывание прозвучало возмутительно.

— Что значит нет права голоса? Вообще-то это наш дом, мы тут жили ещё зимой и приехали сюда первыми. И если бы не Костик, вы бы никогда не узнали о нём. Вон наши книги, и игрушки в сундуках тоже наши, и коврик, и этот стул принесла я.

— Мы не знали, — извиняющимся голосом проговорила Вита. — Я не знала. Я не стала бы занимать чужую комнату, но тут меньше всего пахнет краской…