— Об этом раньше думать нужно было. Сейчас, если нас отвезут в участок и откроют кузов, неприятности у всех будут.

— Да расслабьтесь вы, — Марков полез в карман штанов и достал все три наших паспорта: его, Дятла и мой. — Он когда припадочного осматривать стал, возле себя на асфальт положил. Я и забрал.

— Какой ты находчивый! — с облегчением выдохнул Дятел, любовно перелистывая странички своего паспорта. — Только я не припадочный.

— А какой же? — Марков язвительно зыркнул из-под очков.

— Артистичный, — я строго посмотрел на него, давая понять, что, если не заткнется, будет иметь дело со мной. — Креативный и… и…

— И изобретательный, — подсказал Дятел.

Мы ещё немного проехали за полицейскими, а как только попался подходящий поворот, свернули и помчались по неровной дороге.

Газель болтало, девчонки визжали, очки Маркова вспотели, Дятел вцепился в мою коленку, я не отрываясь смотрел в зеркало заднего вида, пытаясь понять преследуют нас или нет. Но нас никто не преследовал.

Вита

Я отчетливо ощущала, что во мне поселились две Виты. Одна прежняя и привычная. Негодующая, напуганная, растерянная. Пребывающая в нескончаемом внутреннем кошмаре, где стыд поочередно сменялся приступами отчаяния и безумной влюбленности. Та, что падала в обморок, болела от чувств и легко могла умереть из-за любви.

Эта Вита, вцепившись в руку Артёма, повсюду таскающего её за собой, смотрела на него во все глаза и, представляя момент расставания, силилась не разрыдаться.

Другая Вита — ботаничка, победительница олимпиад и гордость школы. Разумная, правильная Вита, которая отлично понимала, что у любой задачки должно быть решение, и уже знала, что от любви не умирают. Её мало волновала фальшивая запись сама по себе, но очень злило то, что ею пытаются манипулировать, шантажируют и держат за идиотку.

Однако обе Виты сходились в одном: соглашаться на условия БТ было нельзя. Ситуацию осложняло то, что во всем этом был замешан Макс, чья жизнь и судьба так сильно зависели от отношений с Артёмом.

После того, как Артём решил, что я должна всегда находиться рядом с ним, у меня наконец получилось поприсутствовать на съёмках. И это оказалось настолько увлекательно, что, позабыв обо всём, обе Виты временно стихли, уступив место любопытству и радости созидания.

Когда смутные образы, роящиеся той ночью при свете белой луны, стали принимать материальное воплощение, произошло чудо: воображение превратилось в реальность. Лишний раз обозначив прочную взаимозависимость противоположных, казалось бы, явлений.

Большую часть времени снимали, конечно же, Касторку, которая в белом свадебном платье выглядела непривычно невинно и трепетно. Она бегала, металась, изображала страх и боль. Всё это у неё отлично получалось. И хотя я по-прежнему испытывала к ней сильную неприязнь, не согласиться с тем, что она прекрасная актриса, было невозможно.

Парни из БТ тоже выглядели эффектно. Все в чёрном, чтобы потом их фигуры было проще обрабатывать на компьютере, они двигались и вели себя очень естественно, особенно в моменты издевательств над невестой. Правда несколько раз из-за этого пришлось останавливать съемку, потому что Касторка то и дело кричала: А…а…а! Рон, придурок, ты мне волосы вырвешь. А…а…а! Нильс, убери лапы, синяки останутся. А…а…а!

Но со стороны смотреть на это было весело.

Артёма должны были снимать отдельно. Кроме первых сцен с Касторкой — возле ворот и на первом этаже, когда они только входят и начинают осматривать комнаты, больше в кадре вместе они не появлялись. В основном, он, одетый в чёрный костюм, просто должен был раз тысячу сыграть свой музыкальный кусок почти во всех уголках дома.

Однако самым впечатляющим стало появление Макса. Он бежал через весь сад и, перемахивая через все попадающиеся на пути преграды, с лёгкостью взбирался на балкон, чтобы в следующем кадре запрыгнуть в распахнутое окно на пытающих невесту демонов.

Пока снимали его одного, БТ разбрелись по дому, а Касторка отправилась в душ.

Им предстоял ряд кровавых сцен, ради которых они должны были испачкать свадебное платье в искусственной крови. Эти сцены откладывали до последнего, чтобы не портить платье.

Теперь же вешалка с ним раскачивалась на одной из балок в беседке и Зоя, разводя в стеклянной банке красную краску, готовилась художественно его измазать.

Мы с Артёмом сидели за столом и смотрели на её приготовления.

Платье раздувалось на ветру и блестело на солнце. Кружевное, с длинным подолом и утягивающим корсетом на шнуровке.

— Мамина подруга перед свадьбой случайно пролила на свадебное платье вишневый сок. И отказалась выходить замуж, сказав, что испачкать платье до свадьбы – плохая примета. Представляете? — Зоя обмакнула ватку в краску и, с грустью вздохнув, собралась сделать первый мазок.

Однако за секунду до того, как она прикоснулась к платью, Артём вдруг вскочил, сдернул вешалку с балки и протянул платье мне.

— Давай, ты его померишь?

— Зачем?

— Хочу посмотреть.

— Да ну, — я смутилась. — Глупо как-то.

— Давай, давай, — подхватила Зоя. — Оно тебе пойдет больше, чем этой вобле. Я бы тоже померила, но в груди точно будет мало. Переоденься здесь. Все равно никого нет.

От платья пахло Касторкой и это немного его портило, но в остальном Зоя оказалась права — оно село, будто шили на заказ.

Когда Зоя закончила возиться со шнуровкой на спине, а я разгладила юбку, Артём, оседлав лавку, откинулся назад и с нескрываемым восхищением долго разглядывал меня. Затем вдруг снова взволнованно поднялся. Походил возле меня кругами, осматривая со всех сторон, как выставочный экспонат, отвёл к перилам в место, где солнечные лучи беспрепятственно проникали внутрь беседки и заливали дощатый пол и поставил там.

Всё это время Зоя, молча помешивая краску, с улыбкой наблюдала за нами.

— Теперь я понял, почему эта затея со свадьбой так засела у меня в голове, — наконец сказал Артём, пребывая в каком-то вдохновенном возбуждении. — Я просто постоянно представлял тебя такой. Невестой, — он щурился на солнце, и белизна его улыбки светилась ярче платья. — Чёртова картина.

— Что за картина? — спросила я.

— Да дед один подарил. Невеста называется. На ней просто белые пятна и мазки разных оттенков. Но, присмотришься, кажется, что это кружева. Кружева свадебного платья. Почти такого, как это. Там, внутри них, мне представлялась ты. Очень странная картина, вроде бы ничего особенного, но я её почувствовал на каком-то внутреннем, интуитивном уровне. Почти как музыку мира. Вернемся домой – я тебе покажу.

Он достал телефон и несколько раз сфотографировал меня.

— Маме твоей отправим.