— Так чего же вы тогда от меня хотите?

— Я обращаю ваше внимание на то, что примерно процентов девяносто пять этих так называемых накладных расходов на самом деле были вашими личными тратами.

— Да ну, быть не может!

Оттолкнувшись, инспектор вместе с креслом отъехал от стола, показав этим, что разговор окончен.

— Я еще поработаю над вашими счетами, — сказал он. — Потом свяжусь с вами.

— Вот это, наверное, будет самое правильное решение, — вступил в разговор Хоффман, впервые за все время раскрывший рот. — Мой клиент вам весьма благодарен.

— Благодарен-то я чертовски. Однако все это сильно попахивает Звездной палатой[321]. Я все-таки думаю, вам следовало бы раскрыть мне причину пересмотра моих отчетов.

— Методика работы государственной Комиссии по налогам и сборам не предполагает разглашения причин, по которым происходят перепроверки. Я скоро с вами свяжусь.

10

Следующим утром почта доставила ответ из недр Менсы:

Уважаемый сэр!

Благодарим Вас за Ваше интересное письмо от 19 апреля 1967 года.

Мы примем во внимание, что «по Вашему скромному мнению» общество, которое «дискриминирует» девяносто восемь процентов населения, можно считать «недемократичным»; с не меньшим интересом и некоторым сочувствием узнали мы и Ваше мнение о предлагаемых нами тестах, которые «измеряют не талант и самобытность, а только некоторые особые способности». Однако Ваше обвинение в том, что Менса распространяет «среди доярок и клерков, дантистов и продавцов» иллюзии величия, поощряя в них веру в то, что своим жалким положением они обязаны социальной несправедливости, а не собственным ограниченным способностям, мы решительно отвергаем. Откровенно говоря, нам кажется, что такого рода нападки свидетельствуют лишь о том, что кое-кому приятнее считать, что виноград зелен. Более того, если бы Вам действительно не хотелось иметь ничего общего с такой «сомнительной, самовлюбленной компанией», зачем же Вы тогда выполняли задания нашего теста?

В заключение мы хотели бы еще раз напомнить, что ни успех, ни неудачу с нашим тестом не следует принимать слишком близко к сердцу. Некоторая неопределенность присуща любым статистическим измерениям, а вдобавок, как Вы совершенно справедливо заметили, в строгости научного подхода к интерпретации данных есть сомнения…

11

— Да, Гарри. В чем дело?

— Хотел спросить, не появилось ли у вас каких-то новых соображений по поводу денег, взятых вашим братом у Руфи.

— Пошел на хер!

Одно за другим в самый дикий предутренний час к дверям Джейка подъезжали якобы вызванные им такси; приходилось разбираться с водителями, раз от раза становившимися все злее и агрессивней. Извиняться перед пожарными, клясться, что это не он их вызывал. Уверять рассыльного из «Харродса», что произошла ошибка и он не заказывал двенадцатифунтовый шмат жареной вырезки. Отказываться от бандеролей, присылаемых наложенным платежом, отправлять обратно книги и пластинки, якобы им в магазине выбранные. Рассыпаясь в извинениях, объяснять водителю «скорой помощи», что они оба жертвы розыгрыша.

— Да, Гарри. Что сегодня?

— Мне пришло в голову: вдруг вы передумали? Ну, насчет вашего долга, я имею в виду.

— Гарри, у меня нервы из стали. Но если это не прекратится, я вышибу тебе все зубы.

— Если не прекратится — что?

— Послушай-ка. Ты не думаешь, что и к тебе можно применить те же методы?

Три дня никаких бандеролей. Никаких звонков из Общества охраны животных и газовой службы. Следующим утром, как раз когда Джейк лихорадочно собирал сумку, зазвонил телефон. На проводе был снова Гарри.

— Ну что опять?

— Мы заключили пари. Я правильно понял?

Сказать, что Джейк смутился, значило бы ничего не сказать.

— И я все думаю, мистер Херш. Неужели вам еще не пришел ответ из Менсы?

— А, ты вот о чем. Слушай, я сейчас не могу говорить. Через сорок минут мне надо быть в аэропорту.

— Куда летите?

— В Канны. А тебе-то что?

— Да так. Неплохо. Очень неплохо.

— Я по делу, бывает и так. Не отдыхать еду. Причем завтра с утра обратно. Звони мне в полдень.

На взлете Джейк стиснул подлокотники кресла, повторяя про себя стандартные заклинания. По статистике самолет безопаснее, чем автомобиль. А «вэнгарды»[322]бьются вообще очень редко. И еще: у них непревзойденные двигатели «роллс-ройс».

Но заклинания не помогали. Никогда не помогали. Унять страх помогли два двойных виски, так что через полтора часа после вылета на нервы действовал только сосед, словоохотливый американец, торговец бумагами паевых фондов. Пришлось притвориться спящим.

Открыл глаза, чтобы заказать еще выпивки, и сердце вдруг ушло в пятки. Солнце, которое до этого все время было по правую руку, почему-то вовсю светило в левые иллюминаторы. Заложило уши. Теряем высоту!

— Не хотел будить вас, — заговорил американец, — но, на мой взгляд, мы, похоже, повернули обратно в добрый старый Лондон!

В динамиках щелкнуло и зашуршало.

— Дамы и господа, говорит командир экипажа. У нас некоторые технические проблемы, поэтому мы развернулись, чтобы произвести посадку в Париже. Посадка ожидается через тридцать пять минут.

Подошла стюардесса с напитками.

— Все будет хорошо, — ровным голосом пропела она. — Беспокоиться совершенно не о чем.

Но цвет лица у нее был пепельный.

Не верю, не верю, несколько раз повторил про себя Джейк. Такие дурацкие, бессмысленные несчастья случаются только с другими.

— Моя фамилия Ньюби, — сказал американец.

— Херш.

— Вы в Бога верите?

— Конечно. И всегда верил.

Нет, вы слыхали что-либо подобное?

— А я нет. Во всяком случае с некоторых пор. Я, знаете ли, в войну на Б-29 летал.

— Да ну?

— Сделал двадцать девять боевых вылетов и ни разу ни одного ангела не видал. Да и никто из наших ребят не видел.

— Может, они были в другом месте? Или летали выше.

— A-а, народ на это больше не покупается. Да ведь и в космос уже летают! Астронавты их тоже не видели.

— Ну, положим, русские, если бы и увидели, все равно б не сказали, — возразил Джейк.