Йона уже два часа был на борту сторожевого катера и только теперь в первый раз увидел, как яхта Рафаэля Гуиди скользит вперед где-то на горизонте. Облитая солнечным светом, она походила на сияющий хрустальный кораблик.

Командир судна, Паси Ранникко, вернулся, встал рядом с комиссаром и кивнул в сторону огромной яхты.

— Насколько близко надо подойти? — сосредоточенно спросил он.

Йона сверкнул на него глазами и спокойно сказал:

— Настолько, чтобы видеть, что происходит на борту. Мне нужно…

Он замолчал — в висках вдруг закололо. Комиссар схватился за поручень и постарался дышать спокойно.

— Что? — насмешливо спросил Ранникко. — Морская болезнь?

— Ничего страшного.

Голова загудела от боли; комиссару удалось удержаться на ногах, пока длился приступ. Он подумал, можно ли при нынешних обстоятельствах принять лекарство — из-за него он мог стать рассеянным и начать быстро утомляться.

Йона почувствовал, как ветерок высушивает пот у него на лбу Вспомнил взгляд Дисы, ее серьезное лицо, на котором легко читались все чувства. На гладкой воде играло солнце, и перед внутренним взором комиссара вдруг появился свадебный венец. Он лежал в своей витрине в Музее северных стран, и над переплетенными лучами разливалось мягкое сияние. Ощутил аромат полевых цветов, вспомнил церковь, где происходили летние венчания. Сердце забилось так сильно, что комиссар не сразу понял, что капитан что-то говорит ему.

— В каком смысле?

Йона в замешательстве посмотрел на Паси Ранникко, стоящего перед ним, а потом — вдаль, на большую белую яхту.

Акселю стало плохо, есть он больше не мог. Фотография Беверли притягивала взгляд.

Рафаэль макнул кусочек картошки в лужицу кетчупа на краю тарелки.

Аксель вдруг увидел подростка, стоявшего у двери и смотревшего на них. Молодой человек казался уставшим и встревоженным. В руке он держал мобильный телефон.

— Питер, иди сюда! — позвал Рафаэль.

— Не хочу, — слабым голосом ответил подросток.

— Это не просьба, — раздраженно улыбнулся Рафаэль.

Мальчик подошел и застенчиво поздоровался с Акселем.

— Это мой сын, — пояснил Рафаэль, словно они были на самом обычном приеме.

— Добрый день, — приветливо ответил Аксель.

Мужчина, сидевший в вертолете рядом с пилотом, стоял возле бара, бросая земляные орехи счастливой лохматой собаке. Седые волосы казались металлическими, очки поблескивали белым.

— Ему от орехов плохо, — сказал Питер.

— Может, принесешь скрипку после обеда? — предложил Рафаэль с внезапной усталостью в голосе. — Наш гость любит музыку.

Питер кивнул. Он был бледен, весь вспотел, а круги под глазами казались почти фиолетовыми.

Аксель попытался улыбнуться.

— Какая у тебя скрипка?

Питер пожал плечами:

— Все равно она для меня слишком хороша. Амати. Мама была скрипачкой, это ее Амати.

— Амати?

— А какой инструмент лучше? — спросил Рафаэль. — Амати или Страдивари?

— Зависит от того, кто играет, — пожал плечами Аксель.

— Вы родились в Швеции, — сказал Рафаэль. — В Швеции находятся четыре скрипки Страдивари, но Паганини не играл ни на одной из них… и я представляю себе…

— Верно, — кивнул Аксель.

— Я собираю струнные, которые еще помнят… нет, — перебил он сам себя, — лучше сформулировать по-другому… Если за этими инструментами ухаживали должным образом, вы услышите пустоту, которая осталась после утраченной души.

— Может быть.

— Я стараюсь напоминать людям об этой пустоте, когда приходит время подписывать контракт, — безрадостно улыбнулся Рафаэль. — Я собираю заинтересованные стороны, мы слушаем музыку, неповторимый скорбный звук — и подписываем контракт, а приложением к нему идут наши желания и кошмары. Это и есть контракт Паганини.

— Понимаю.

— Правда? Такой контракт невозможно разорвать, даже собственной смертью. Тот, кто попытается нарушить условия или решит покончить с собой, очень скоро поймет: так он сделает реальностью свой самый страшный кошмар.

— Что же я, по-вашему, должен ответить?

— Я просто объясняю, что подобные контракты не разрывают, и я… как бы точнее выразиться? — задумчиво спросил Рафаэль сам себя. — Не знаю, будет ли моему бизнесу выгодно, если вы по ошибке примете меня за любезного человека.

Рафаэль подошел к большому телевизору, висящему на стене. Вынул из внутреннего кармана блестящий диск и вставил его в DVD-проигрыватель. Питер присел на краешек дивана. Мальчик боязливо-неохотно поглядывал на собравшихся. Он был светлым, совсем не похожим на отца, ширококостного и коренастого, чувства легко читались на его лице.

Экран заполнили серые полоски. Аксель почти физически ощутил страх, увидев, как три человека выходят из дверей кирпичного дома. Он мгновенно узнал двоих — комиссара уголовной полиции Йону Линну и Сагу Бауэр. Третьей была молодая женщина, похожая на латиноамериканку.

На экране Йона Линна вынул телефон и стал звонить. Ему вроде бы не ответили. С напряженными замкнутыми лицами все трое забрались в машину и уехали.

Камера скачками подобралась к двери; дверь открылась, в неожиданной темноте свет пропал, потом диафрагма автоматически перенастроилась. В прихожей стояли два больших чемодана. Камера продвинулась к кухне, потом свернула налево и стала подниматься по лестнице, двигаться по выложенному кафелем коридору, в большое помещение с бассейном. Какая-то женщина в купальнике сидела в шезлонге, другая женщина с мальчишеской стрижкой говорила по телефону.

Камера потихоньку отъехала назад, «оператор» явно дожидался конца разговора, потом снова приблизилась к женщине со стрижкой. Послышались шаги, женщина с телефоном повернулась усталым печальным лицом в камеру и замерла. На лице отразился парализующий страх.

— Папа, я, кажется, не хочу смотреть дальше, — еле слышно сказал мальчик.

— Все только начинается, — ответил Гуиди.

Экран вдруг стал черным, камеру выключили, но через несколько секунд изображение вернулось, подергалось и снова стабилизировалось. Теперь камера была закреплена на штативе; на полу, привалившись к кафельной стене, сидели рядом две женщины. На стуле перед ними сидел Понтус Сальман. Он быстро дышал и беспокойно ерзал.

Таймер в углу экрана показывал, что съемка происходила всего час назад.

Одетый в черное человек с лицом, скрытым маской с прорезями, подошел к Вероник, схватил ее за волосы и развернул лицом к камере.