— Не знаю, простишь ли ты меня, дитя, боюсь, что моя вина. Не иначе, как это я умника твоего бывшего на тебя напустил. Я его сегодня поймал, поспрашивал. Мне померещилось, как бы он самолично в розыски сокровищ не ударился, с летальными для всех результатами. Выяснить-то выяснил, что все его идеи на нашем присвоении замыкаются, но, видимо, разбередил ему свежую душевную рану, вот его нелегкая и принесла к тебе на ночь глядя. Я почему в гости и попросился, грех свой знаю, довелось искупить пламенной речью. Очень собой горжусь — хорошо выступил. С душой. Пока, дитятко, не скучай без нас с Сережей.

Очень гордый собою, Отче стал спускаться по лестнице. А ко мне больше, Бог избавил, никто в гости не приходил до самого возвращения Гарика в воскресенье.

В субботу я побывала у Верочки, мы погуляли, обсудили свежие новости из моей личной жизни и ее более трудной семейной. Верочкин сынуля Саша порадовал своим видом и успехами в школе. Можно было надеяться, что он скорее пошел в маму, а не в папу. После запланированного отдохновения душой у чужого семейного очага, я направилась к своему наследственному.

Двинулась днем на дачный участок помочь родителям в садово-огородных трудах, где вкушала семейные и сельские наслаждения до воскресного обеда. Родителям я детально поведала о возможной командировке в Штаты на ученую конференцию с заездом к Борису. Не сочла лишним упомянуть о достойном деятеле цветущих лет, принимающем участие в моем профессиональном и, может быть, личном будущем. Туманные намеки на друга Поля Криворучко предназначались для врачевания маминых душевных ран.

Папа и мама были счастливы узнать, что мой внебрачный эпизод с Сергеем наконец исчерпал себя, и дочка твердою ногой встала на тропу дальнейших исканий, пускай без четких намерений. Мама опять слегка прослезилась над морковной грядкой, проговорила трогательно:

— Дай тебе, дочурка, Бог… Как ты сама выберешь. Ты у меня взрослая и умная.

Лишь человек с каменным сердцем стал бы рассеивать мамины заблуждения относительно достоинств дочери. На прощанье мама нагрузила меня, как вьючного верблюда, всеми имеющимися в ее распоряжении дарами природы, свежими и консервированными, и я потащилась на станцию, изнемогая под тяжестью родительского благословения.

Смутным утешением на тяжком пути служила мысль, что в случае внезапного бандитского нападения у меня есть шанс отбиться консервной банкой маминого изготовления.

Естественно, когда я добралась к себе и рассортировала вьюк, сил хватило лишь на то, чтобы слегка почистить замусоренную квартиру и принять горячую ванну. За две недели нашего знакомства Гарик избаловал меня вконец, и я ждала его в воскресенье без сомнений, в твердой уверенности, что он появится ровно в ту минуту, как сумеет.

Сколь я ни пыталась читать себе нотацию, что такие штучки к добру не ведут, и потом придется горько плакать, уверенность не уменьшалась ни на каплю.

«Бог с тобой, неумная женщина почти средних лет, — сказала я в конце концов спятившей пациентке. — Живи, как знаешь, я умываю руки. Станешь заливаться слезами и рвать на себе волосы, на здоровье! Мое дело предупредить».

На том мы с нею порешили, ударили по рукам и вместе стали дожидаться Гарика. Как полагается хорошо воспитанному человеку, Гарик сначала позвонил, сказал, что из дома, сейчас разгрузится, помоется и поедет через полгорода ко мне. Будь на его месте Отче Валентин, я не преминула бы сказать: «Спасибо, дорогой, что предупредил, сейчас попрошу гостя на выход, выкину бутылки и вытряхну пепельницы.» Однако, я сознавала, что Гарик до подобного юмора не созрел и сказала просто: «Жду».

Гарик появился тоже нагруженный дарами земли, вывезенными из дальних странствий, я надеялась только, что дележ провизии производила Елена Степановна и не переусердствовала в мою пользу. С другой стороны, она могла руководствоваться заботой о сыне и отправить его в гости с сухим пайком.

Последующие две недели прошли без происшествий, достойных упоминания. Валентин время от времени справлялся по телефону о моем благополучии, я неизменно заверяла что жизнь протекает превосходно в полном отсутствии новостей по его части, с чем Отче меня постоянно поздравлял.

Сергей исчез с горизонта окончательно, зато позвонила Регина, мы встретились в городе, попили кофе со специями в индийском ресторанчике на Чистых Прудах, повыбирали принесенную ею парфюмерию и слегка посплетничали.

Регина информировала, что Родичев, пожалуй, остыл, про клад более не поминает, капризничает в границах обычного, особенно придирается к девчонкам, они пищат и фыркают. Всё в рамках семейной идиллии, большое спасибо, Катерина, за содействие.

— Единственное, чего он никак не может переварить, так это твоего аспиранта, — добавила Регина. — Боюсь, ты упала в его глазах безвозвратно, связавшись с неславянским элементом. Он даже мне вздумал прочесть лекцию, по всей видимости, на будущее. Я думаю, что покойный дедушка Самуил Моисеевич был бы весьма доволен ответной речью, хоть я немного увлеклась. После чего мой славянский элемент переживает сомнения про себя. Временами он изволит забываться. Опять же кризис средних лет.

В ответ я сообщила Регине, что мои личные дела идут по плану и служебные не хуже.

— Главное, убедись, что он не глуп, — напутствовала Регина. — Остальное, поверь мне, не имеет ровно никакого значения.

Очень может быть… Не знаю, о чем это свидетельствовало, однако Гарик не баловал маму своим присутствием, а я неизменно неслась с работы домой, сократив до минимума светские обязанности. В середине месяца кризис не замедлил обнаружиться. Законное недовольство мамы Елены Степановны приняло необычную форму, она передала с Гариком приглашение на воскресный обед. Я всеми силами пыталась уклониться, однако пала в неравной борьбе. В виде слабенького компромисса удалось выговорить субботний поход на модный вернисаж в обществе Поля Криворучко. Боюсь, что без обмена жертвоприношениями нам не довелось бы договориться никогда.

Не то чтобы меня обуревало страстное желание проводить время в обществе Валькиного нанимателя, но отказываться было бы верхом невежливости. И если Гарик не смог оказать сопротивления маме и влек меня к ней на заклание, то был в силах потерпеть мое отсутствие в субботу днем, утешая себя мыслью, что я нахожусь в окружении высокого искусства и в компании ценителя всех видов красоты, доктора социологии П.П. Криворучко.

(То ли без пяти минут доктора, то ли уже состоявшегося, Валька что-то говорил, но я запамятовала.)

Наш вежливый, но оживлённый диспут закончился моим предложением в следующий раз совместить разом все поводы к неудовольствию и организовать мероприятие, включающее всех заинтересованных лиц. Очень это было нудно, между прочим…

Светское увеселение в обществе друга Поля прошло на самом высоком уровне. Он сообщил, что на следующей неделе у меня будут билеты и заграничный паспорт, просил уделить ему время для передачи документации и инструкций, желательно в домашней обстановке, моей или его, по моему выбору.