старался перекрыть шум, кряхтящих от напряжения и бранящихся воинов. — В черепе трещина!

Слышавший бросил на чужака короткий взгляд и кивнул. Схватив короткий меч двумя руками, он что было сил всадил лезвие в уязвимое место. Тварь взвыла и начала извиваться, с дружным стоном мужчины рогатинами все же сумели удержать ее. Красные лица аторцев были покрыты потом и искажены гримасами от невероятных усилий, из открытых ртов вырывался пар, в обезумевших глазах остались только страх и ярость.

Такое же лицо было и у Габхи, что, навалившись всем весом, проталкивал клинок вглубь черепа чудовища. Подоспевший Ганнон встал слева и добавил свои усилия. Место справа занял еще один аторец, втроем они изо всех сил налегли на рукоять, и меч, наконец, проскользнул внутрь головы монстра на добрую ладонь. Образ несколько раз дернулся в конвульсиях и затих. Все трое упали вперед, увлекаемые мечом, застрявшим в черепе. Они отползли прочь от тела, которое аторцы все еще прижимали к земле. Воины так и стояли, боясь отпустить рогатины, еще десять минут после последнего предсмертного рывка безобразной твари.

Акт 3. Глава 6 Спектакль

— Брат Тризар был прав! — провозгласил Ганнон, вставая и ощупывая свои ребра. — Хестол, Хестас, Корб — все они поклонились Баалу-Мортари, Атор – остров демонов! Ваши гости привели нечистых сюда! А значит, и вы сами. — Юноша обвел грозным взглядом окружающих островитян: начиналась отчаянная игра, нужно было использовать их шок и надеяться, что аторцы тоже – божьи люди.

— Их-харион милостивый, это не так, мы не знали! — ошеломленно проговорил Габха, который определенно был в ужасе.

«Хорошо, значит, не знал и про Силаи и ее людей. И верит в богов. Как там сказал Гамилькар? „Интриги интригами, но главная часть жизни – обыденность“», — подумал юноша: за точность цитаты он не ручался, но смысл точно был такой. Впрочем, эти люди уж точно были замешаны в заговоре, но не на всю его ужасающую глубину.

— Я брат Второго Круга Ихариона! — Ганнон старался не терять напор. Присвоенный им статус демоноборца позволял как получить защиту, так и объяснить местным всю случившуюся молковщину. Не рассказывать же им про настоящих «хозяев» Ганнона и Силаи. — И мне нужно пройти на Ташмор путем нижним, — припомнил он совет ведьмы. — Нечестивцы ушли туда, и если я не настигну их – твой остров, Габха, сгорит!

Третий аторец, что помогал убить чудище, подхватил падающего без сил хозяина: лже-церковник Ганнон с удивлением узнал в этом воине Ятту. Она только успела усадить отца на землю, как к ней тут же поднесли другого раненого. Того самого, что спас короля от первого удара. Ганнон разглядел его нагрудник: аторская дурумовая тарелка была пришнурована к куртке лесоруба. Зеленый металл промялся, но не раскололся. Остальные были защищены так же, блестели наручи и наколенники. Картина становилась все более ясной.

— Неважно, что они обещали тебе, неважно, о чем лгали… Это, — Ганнон указал на бездыханного Образа и провал в земле, — только начало. Если слуги Ихариона не преуспеют, нечестивцы придут за всеми! — продолжать стращать юноша. Пусть и в шоке, хозяин Атора все же мог решить, что лучшая защита – это спрятать концы в воду и сделать вид, что он ни о чем не знал. Нельзя было этого допустить.

— Как он? — Старик игнорировал слова Ганнона и смотрел на своего защитника. — Ятта! Что ты тут делаешь, дочь?! — Он только сейчас понял, кто был рядом с ним.

— То же, что и ты, старик! — огрызнулась девушка. — Лезу вперед без надобности. А он будет жить, но ему сейчас больно, — со страданием произнесла она, погладив щеку храбреца, чей стон подтвердил ее слова.

— В сторону! — прикрикнул на Ятту Ганнон. Роль помогала ему наполнить голос властностью. Юноша встал на одно колено рядом с воином и постарался изобразить молитвенный жест, надеясь, что выглядит он достоверно. Судья поднял руку с кольцом ввысь, прошептал невнятные слова и положил ладонь на лоб раненого. Одна ступень — ненадолго лишить сознания: аторец затих, слышалось только его ровное дыхание. Окружающие расступились в суеверном почтении, даже Ятта выглядела изумленной. — Он принял раны в бою с демоном и заслужил милость Отца, — протянул Ганнон: пафосная речь ему противила, но это работало — изможденному аторцу полегчало, а его собраться с благоговением воззрились на юношу.

— Как ты это… делаешь?.. — опешил Габха. Он привстал и подошел к новоиспеченному церковнику поближе. Тут же старик немного пришел в себя, и в его глазах снова забрезжила подозрительность.

— Только мы и мерзость, с которой мы боремся, владеем подобными силами, — пояснил Ганнон и добавил: — Ну и Черные Жрецы, конечно, но им не до нас, к сожалению. —Полностью войдя в образ, он горько усмехнулся, словно от застарелой обиды. — На твое счастье, Слышавший, только эта мерзость меня и интересует. Мерзость и капище, что вы дали им возвести!

— Почему… Почему ты не рассказал сразу?

— Как я мог быть уверен, что вы не заодно? — грозно спросил Ганнон, скрестив руки на груди. — Мой долг – подозревать всякого.

— Мы не знали! — вновь разгорячился Габха. — Они, лорды Арватоса, лишь обещали нам… — он прервался, не желая сознаваться в измене.

— Мне известно, что они вам обещали. — Ганнон подошел вплотную к старику и склонился к его лицу, проигнорировав других аторцев, что подняли на него оружие. Габха попытался промямлить оправдания, но юноша грубо прервал его. Для самого важного, переломного момента он собрал всю свою ненависть, благо недостатка в ней сейчас не было. Лже-церковник выплевывал каждое слово, наполняя его ядом. — Да мне насрать на ваши дрязги, мерзкую возню презренных королей, Видевших и Слышавших!

От такого даже ненавидящий Гамилькаров аторец чуть не потерял дар речи, сумев лишь пролепетать:

— Избранники…

— Лишь попутчики милости богов, — перебив Габху, строго продолжил Ганнон, припомнив слова Тризара, — что получили ее более остальных и использовали лишь для себя, для власти и чтобы отобрать у церкви весы правосудия. Позор. Позор. — Он скорбно покачал головой. Настало время добить последние остатки сомнений Габхи. И юноша чуть мягче произнес: — Пойдем со мной, Слышавший, я покажу тебе, что на самом деле важно. — Он протянул руку, на которую тут же легли