– Это хорошо, – одобрила Варя и с нажимом добавила: – Если бы я могла, я бы тоже ему врезала.

– А как ты выступила перед родителями?

– Как в тумане, голос свой не узнавала. Хотя Елена Григорьевна похвалила.

– Молодец! Но я в тебе и не сомневалась.

– Забыла сказать… Когда Егор тебя спас, он мне сообщение прислал.

– Какое?

– «Спасибо. Все в порядке». Я чуть не разрыдалась от счастья!

После разговора с Варей я взяла шаль Лизы, села за стол и принялась смотреть в одну точку. Мне не хватало слез, я бы плакала, плакала и плакала… Но не получалось. От пережитого в груди застрял тяжелый ком и никак не удавалось от него избавиться. У меня было такое чувство, будто сейчас я вместо Вари с отчаянием бегу вверх по ступенькам на третий этаж и врезаюсь в историка, поворачиваю голову и вижу Егора…

«Привет. Давай все обсудим. Получилось так, как получилось. И я не одна в этом виновата, но и ты тоже… Зачем Нику забирать документы из школы? Попроси Егора не настаивать на этом», – написала Вика.

Добавив ее номер в черный список, я тихо произнесла:

– У меня больше нет двоюродной сестры.

* * *

Ближе к одиннадцати стало легче: нервы расслабились, в голове перестали проноситься картинки случившегося. Я даже почувствовала голод, хотя еще час назад испытывала неприятное ощущение тошноты. Мне здорово помог разговор с Варей, наверное, он и начал вытаскивать из пропасти.

– Дженни, Егор Викторович попросил приготовить для вас глинтвейн. И я еще захватила овсяное печенье, – произнесла Эмма, заходя в комнату с подносом.

– Спасибо, – выдохнула я.

Печенье я съела сразу, а горячую кружку с глинтвейном, некоторое время держала в ладонях, впитывая тепло. Ароматы апельсина, корицы и неведомых мне пряностей защекотали нос, и я улыбнулась.

«Наверное, Егор полагает, что абсолютно все на свете лечится глинтвейном…»

Горячее красное вино скользнуло по языку и чуть обожгло горло, я взяла чайную ложку и поймала гвоздику.

Егор… Только сейчас я поняла, что не поблагодарила его, и объяснялось это довольно просто. Сначала я вообще плохо соображала и практически не могла говорить, а потом… мне было стыдно.

Не знаю, почему.

Я не совершила ничего плохого, и не я безжалостно напала на беззащитную девушку… Но стыд окружил со всех сторон и вырваться из него пока не получалось.

Кружка опустела, я поднялась со стула и с некоторым опозданием, как и в прошлый раз, почувствовала пробуждение алкоголя в организме. Он горячил кровь, добавлял странный непокой и одновременно ослаблял ноги и руки, даря ощущение невесомости.

«Я должна поблагодарить Егора».

Желание было уверенным и искренним, оно требовало немедленного исполнения и подталкивало к двери. Оставалось лишь справиться со стыдом…

Егора не было ни в комнате, ни в кабинете, ни в столовой. В гостиной я подошла к окну, чтобы посмотреть, не горит ли свет в бассейне, но свет горел в столярной мастерской. Мне даже захотелось выйти на улицу, чтобы сбить жар, блуждающий теперь по телу и охладить пылающие щеки. Надев куртку и сунув ноги в сапоги, я сбежала со ступенек, подняла голову к темному небу, искрящемуся от падающих мелких снежинок и тихо спросила неизвестно кого:

– Он же меня сейчас не прогонит?

Двери мастерской были распахнуты и на дорожку лился желтый свет. «Вжик-вжик, вжик-вжик», – слышался резкий звук ручной пилы. Подойдя ближе, я бесшумно перешагнула через порог и сжала губы. Жалкие крохи смелости постепенно таяли, а я еще и не начинала говорить…

Помещение не отапливалось, но это, видимо, не беспокоило Егора. Мокрая от пота футболка прилипла к спине, изо рта валил пар, на одном из станков стояла открытая бутылка с минералкой. И можно было не сомневаться, что вода стала ледяной.

Спортивные штаны и белые кроссовки.

Егор с такой силой пилил доску, будто изгонял из нее дьявола. Меня он не видел.

– Я пришла поблагодарить…

Но мой неуверенный голос потонул в шуме пилы. Наверное, это было и к лучшему. Ноги вросли в деревянный пол, и я уставилась на напряженные руки Егора, вспоминая, как Морозов застонал, получив первый удар.

Отпилив нужный кусок, Егор выпрямился, повернул голову и заметил меня.

– Не спится? – спросил он без тени каких-либо эмоций, взял полотенце и вытер шею. – И глинтвейн не помог? – Усмешка слетела с губ, но она не показалась обидной. – Как настроение, Дженни? – Егор небрежно отправил полотенце на край стола.

– Нормальное, – ответила я, не зная, как охарактеризовать то волнение, которое кружило в душе. – Спасибо, что защитил меня, – произнесла я и принялась кусать нижнюю губу, пытаясь подобрать еще какие-нибудь слова. Непременно важные и простые одновременно. У меня была острая потребность сказать что-то еще…

Егор провел рукой по волосам, убирая их назад, и я заметила на костяшках пальцев красные отметины, оставшиеся после драки.

– Не за что.

– Тебе не холодно? – робко спросила я, останавливая взгляд на его плече.

– Дженни, я бы сейчас пошутил, но у тебя сегодня и так был слишком тяжелый день. – Его серо-голубые глаза заискрились. – Нет, мне в данную минуту совсем не холодно…

– Я сожалею, что тебе пришлось из-за меня…

– Не сожалей.

– Почему?

– Набить морду ублюдку – дело приятное.

– Ты не считаешь меня… м-м… виноватой?

– Нет. И чтоб я больше таких глупых вопросов не слышал.

– Спасибо еще раз, – торопливо произнесла я и уставилась в пол. Жар в груди разгорался, будто кто-то щедрый подбросил поленьев на ярко оранжевые угли. И почти сразу пронеслась нелепая мысль, что мастерская – это заколдованное место, где всем жарко. Особенно, если выпить глинтвейн. – Я уже пойду… Спокойной ночи…

И я выскочила из мастерской, но устремилась не к дому, а побежала к бассейну. Мне срочно требовалось хотя бы десять минут одиночества, когда я смогу подумать о… Я не представляла о чем. В душе засело стойкое ощущение, будто минуту назад я потеряла нечто жизненно необходимое, и мне непременно нужно это найти. И чем быстрее, тем лучше.

Включив свет, я закрыла дверь, расстегнула куртку и села на лежак.

«Егор не считает меня виноватой, и это радует».

Было бы неприятно и даже больно, если бы он полагал, что я с удовольствием могу ходить на свидания с Морозовым.

«Но какая разница, что думает Егор?» – спросил внутренний голос.

– Не знаю… – прошептала я.

«Хорошо, что впереди выходные».

Я очень надеялась, что Морозов заберет документы из школы, и я его больше никогда не увижу. Вряд ли к понедельнику заживут синяки на его лице, и, скорее