снова пришлось взять себя в руки, чтобы не рассердиться. В конце концов, он сам был виноват, зачем вообще спрашивать. Они остановились перед музыкальным домом Долге и посмотрели на блестящий черный кабинетный рояль, который был выставлен рядом с двумя фортепиано с откидными подсвечниками и резными ножками.

– От него мало толку, – смело заявил Лео.

– Почему?

– Если уж на то пошло, то нужен настоящий, большой рояль. От Бехштейна. Но не такое дешевое барахло.

Невероятно. Откуда у его сына такое высокомерие? В конце концов, цена на этот инструмент была не такой уж и низкой.

– Почему именно «Бехштейн»?

– Они лучшие, папа. Ференц Лист играл только на «Бехштейне». Госпожа Гинзберг всегда говорит…

Он замялся и неуверенно посмотрел на Пауля.

– Ну, что говорит госпожа Гинзберг?

Лео колебался. Он знал, что его отец был недоволен занятиями на фортепиано с госпожой Гинзберг.

– Она говорит, что у Бехштейна очень чистый и в то же время богатый красочный звук. Другие не могут с ним сравниться.

– Понятно.

Они поехали обратно на виллу, и он показал им во дворе, как сделать ледяную горку. Додо была в восторге, Лео поначалу смутился, но позже выяснилось, что он довольно хорошо осведомлен.

– Мы тоже так делаем во время перемены, папа. Но только когда господин Урбан не видит.

В итоге все трое получили массу удовольствия, когда горка была готова. Через некоторое время к ним присоединился Гумберт, который очень ловко скользил по трассе, даже Юлиус решил попробовал. Ему удалось уговорить Герти, которая тоже прокатилась несколько раз. Эльза и Брунненмайер стояли у кухонного окна и качали головой, а мама все кричала сверху, что уже достаточно. Им следует перестать вести себя как дети и не рисковать своей головой.

Когда около половины седьмого Китти приехала за детьми, Додо была с Паулем в библиотеке и слушала объяснения про подъемную силу в аэроплане, а Лео сидел за фортепиано и играл Дебюсси.

– Уже? – неохотно спросил Лео.

32

Март 1925 года

– Эберт умер.

Августа держала на коленях маленького Фрица и пыталась накормить его еще одной ложкой морковного пюре. Фриц энергично тряс головой, его щеки раздулись.

– Кто умер?

Густав поднял взгляд от газеты, разложенной перед ним на столе. Теперь они могли позволить себе «Последние новости Аугсбурга». Стол и стулья тоже были новыми. Как и буфет, на котором красовалась коричневая коробка с круглой вставкой из ткани и двумя вращающимися кнопками. Радиоприемник – предмет гордости Густава.

– Рейхспрезидент Фридрих Эберт. Умер от аппендицита.

– Да?

Фриц выплеснул фонтан морковного пюре, которое равномерно растеклось по столу, газете, ковру и рукавам куртки Августы. На Густава тоже попало несколько брызг.

– Тебе всегда нужно перекармливать мальчишку, – выругался он и вытер лицо рукавом.

Августа опустила брыкающегося Фрица на пол, где тот поспешно сбежал на своих, все еще слабых ножках.

Хансл, который терпеливо ждал, теперь мог доесть остатки пюре. Ее средний сын не был привередлив, он засовывал в рот почти все, что ему предлагали. Иногда даже вещи, которые лучше было не трогать, например, окурки сигар или пробки от бутылок.

Августа пошла на кухню и вернулась с влажной тряпкой, которой вытерла морковные брызги на новой добротной мебели.

– Как продвигается строительство? – поинтересовалась она у Густава.

Он нехотя покачал головой. Еще было слишком холодно. Раствор не затвердеет. Нужно подождать, пока потеплеет. Стойки, которые будут поддерживать крышу, следовало прочно зацементировать. Стальные балки и косоуры уже лежали в сарае; их изготовили в слесарной мастерской Мюкельбауэра, и Августа заплатила за них наличными. Также ждали своего часа большие стеклянные панели.

– Только бы мы успели установить стекла до того, как пойдут дожди.

Новая теплица должна была быть готова уже давно. Но Густав не был мастером-строителем, и люди, которых он привлек, тоже оказались не специалистами. Они раскопали землю, построили несколько низких кирпичных стен, и с большими усилиями площадка была готова. Но потом начался дождь, у теплицы еще не было крыши, и ее затопило водой. Лизель сказала, что это здорово, теперь у них есть бассейн. Потом в декабре все замерзло, несколько одноклассников Максла пришли со своими коньками и хорошо повеселились.

Сейчас, в марте, они должны были вырастить первую рассаду. Густав уже посеял семена и расставил горшки по всем окнам в доме. Но это была лишь капля в море – теплица была бы совсем другим делом.

– Посмотри, как быстро это может случиться, – пробормотала Августа, вытирая брызги с полированной деревянной панели радиоприемника. – Господин Эберт – он еще не старый.

– Как Господу будет угодно. – Густав перевернул газету, чтобы просмотреть объявления.

Августа схватила Фрица, который только и делал, что озорничал в комнате, и отнесла его на кухню. Таким образом, у нее был повод закрыть дверь на кухню, не вызывая подозрений у Густава. Все равно нехорошо, что он теперь большую часть времени просто сидит без дела, потому что тогда у него всегда возникали мрачные мысли. Когда этот проклятый холод наконец закончится, тогда он сможет заняться работой на улице. Густав был человеком, которому нужно было копаться в земле, и тогда он был счастлив и доволен.

Августа усадила Фрица на пол и дала ему в руки две кухонные ложки, он любил с ними возиться больше, чем с дорогими деревянными игрушками, которые она купила ему на Рождество. Детские блоки он использовал в основном в качестве снарядов, металлическая игрушка Максла тоже давно была сломана. Только красивая кукла в розовом платье с оборками оставалась целой. Лизель берегла ее как зеницу ока и положила на самый верх шкафа, чтобы братья не могли до нее добраться. Пока малыш бегал по кухне, то стуча деревянными ложками по плите, то по деревянному ящику или стулу, Августа открыла кухонный ящик и достала свою хозяйственную книгу. Со вздохом она открыла толстую тетрадь, пролистала и рассортировала многочисленные счета, которые в ней лежали.

К счастью, большинство из них были оплачены, оставалось заплатить только за семена, купленные Густавом, за две новые совковые лопаты и за одну штыковую. Плюс счет от стекольщика на несколько сотен рейхсмарок. Но поскольку одно из стекол треснуло при выгрузке, она решила заплатить, только когда это стекло будет заменено.

Та большая сумма, которую она заняла у Йордан, растаяла быстрее, чем ожидалось. Под матрасом у нее еще оставалось шестьсот рейхсмарок, это был неприкосновенный запас, потому что из него предстояло платить не только стекольщику, но и рабочим, которые достроят крышу теплицы и установят стекла. Она еще немного выдвинула ящик и достала кошелек из качественной коричневой