Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, мой вид ясно говорил, каково мне. Помедлив мгновение, Оливия кивнула и распахнула дверь.
Она отвела меня в уютную, теплую оранжерею — в углах оконного переплета копилась изморозь, но отопление работало — и ушла в кухню готовить кофе. Свет был приглушенный; я снял окровавленную бейсболку Шая и запихнул в карман.
Лив принесла на подносе кофе, большие чашки и даже сливки.
— Похоже, тебе здорово досталось в выходные, — заметила она, усаживаясь в кресло.
— Семья, — не удержался я. — А как ты? Как Мотти?
Какое-то время Оливия помешивала кофе и обдумывала ответ.
— Я сказала ему, что вряд ли нам стоит встречаться.
Сквозь темные слои, укутавшие душу, ко мне внезапно пробился крохотный проблеск счастья.
— А что случилось?
Оливия элегантно пожала плечами:
— По-моему, мы не подходим друг другу.
— Мотти с этим согласен?
— Согласился бы — еще через пару свиданий. Я просто немного ускорила.
— Как всегда, — добавил я без раздражения, и Лив едва заметно улыбнулась своей чашке. — Жаль, что не получилось.
— Ну да. Кто-то теряет… А ты? С кем-нибудь встречаешься?
— В последнее время нет. Ничего особенного.
Разрыв Оливии с Дермотом — лучшее, что преподнесла мне жизнь за долгое время, маленький, неизящный подарок; и на том спасибо. Я понимал, что не стоит дразнить удачу, чтобы не потерять все, однако остановиться не мог.
— Может, как-нибудь, если будешь свободна и найдется нянечка, сходим поужинать? Не уверен, что потяну «Котери», но постараюсь найти что-нибудь получше «Бургер Кинга».
Лив подняла брови и повернулась лицом ко мне.
— Ты имеешь в виду… О чем ты? Это что же — свидание?
— Ну… Да, вроде бы. Прямо как свидание.
Оливия молчала, о чем-то размышляя.
— Я запомнил то, что ты говорила в ту ночь — о том, как люди мучают друг друга. Я до сих пор не уверен, что согласен с тобой, но стараюсь вести себя так, будто ты права. Очень стараюсь, Оливия.
Лив откинула голову и смотрела на плывущую за окнами луну.
— Когда ты первый раз взял Холли на выходные, я очень боялась. Я глаз не сомкнула, пока ее не было. Ты наверняка подумал, что я воевала с тобой из-за выходных просто от злобного упрямства, но это не так. Я боялась, что ты схватишь Холли, прыгнешь в самолет — и больше я вас обоих не увижу.
— Такая мысль меня посещала.
— Догадываюсь, — вздрогнув, продолжила Оливия. — Но ты этого не сделал. И я не настолько наивна, чтобы полагать, что ради меня; нет — отчасти потому, что, уехав, ты лишился бы своей работы, а еще потому, что это причинило бы боль Холли. На это ты никогда не пойдешь.
— Ага, я стараюсь, — подтвердил я, раздумывая, почему в свое время не увез Холли подальше: открыл бы бар где-нибудь на Корфу, дочка бы загорала и очаровывала местное население, вместо того чтобы получать по голове от внезапно разросшейся семьи.
— Вот про это я и говорила тогда. Людям не обязательно мучить друг друга только потому, что они друг друга любят. Мы с тобой сделали друг друга несчастными по собственному хотению, а не из-за неизбежной судьбы.
— Лив, послушай… — начал я.
Пока мы с Холли ехали в машине, я пытался придумать, как обойтись без драм. Получалось, что такого способа нет. Я постарался выкинуть все, что можно, и смягчить остальное, но к концу моего рассказа Оливия смотрела на меня огромными глазами, прижимая дрожащие пальцы к губам.
— Святый Боже, — бормотала она. — Святый Боже…
— С ней все будет в порядке, — как можно убедительнее заверил я.
— Одна с… Господи, Фрэнк, надо… Что нам теперь…
Уже давным-давно я не видел Лив иначе как во всеоружии, спокойной и блестящей. Сейчас, испуганная и дрожащая, она думала только о том, как защитить ребенка, и сразила меня наповал. Я сообразил, что обнимать ее не стоит, потянулся к ней и накрыл ее пальцы своими.
— Ш-ш-ш. Тише, милая. Все будет хорошо.
— Он угрожал ей? Напугал ее?
— Нет, милая. Она смутилась, ей было неуютно, но опасности никакой не было. По-своему, по-уродски, он действительно о ней заботился.
Мысли Лив уже унеслись далеко вперед.
— А расследование? Ей придется давать показания?
— Не знаю… — Мы оба понимали, как много существует всяких «если»: если прокурор предъявит обвинение, если Шай не признает вину, если судья решит, что Холли способна адекватно воспроизвести ход событий… — Пожалуй, да.
— Святый Боже, — повторила Оливия.
— Это недолго.
— Не в этом дело. Просто я знаю, что хороший адвокат может сделать со свидетелем. Я сама так делала. Не хочу такого для Холли.
— Тут мы бессильны, — ласково начал я. — Можно только верить, что с ней все будет хорошо. Она сильная девочка.
Не так давно я сидел в этой оранжерее весенними вечерами, наблюдая, как что-то крохотное яростно рвется из живота Оливии, спеша бросить вызов миру.
— Сильная, да, она сильная. Но ни у одного ребенка не хватит сил для такого.
— У Холли хватит, ведь у нее нет выбора. И еще, Лив… Ты, конечно, и сама знаешь, но тебе нельзя обсуждать дело с ней.
Оливия вырвала ладони из моих рук и вскинула голову, готовая защищать дитя.
— Холли необходимо выговориться, Фрэнк. Я и представить боюсь, каково ей было, нельзя столько держать в себе…
— Правильно, но делиться ни с тобой, ни со мной она не имеет права. С точки зрения присяжных, ты все еще прокурор — и необъективна. Один только намек, что ты подготовила свидетеля, — и все дело вылетит в трубу.
— Мне наплевать на расследование. С кем ей еще разговаривать? С психологом она говорить не станет — когда мы разводились, Холли ни единого слова не вымолвила. Я не хочу, чтобы она пострадала на всю жизнь. Не хочу.
Ее оптимизм, вера в то, что все еще можно поправить, проникли мне в грудь и сдавили сердце.
— Конечно. Послушай, пусть Холли говорит сколько захочет, но только чтобы об этом не узнал никто, даже я. Понятно?
Оливия поджала губы и промолчала.
— Это не идеальное решение, но все-таки… — добавил я.
— Ты же против того, чтобы она хранила секреты.
— Да, но, по-моему, считать это главной задачей поздновато.
— Видимо, это переводится как «я же предупреждал», — сказала Оливия с ноткой опустошенности в голосе.
— Вовсе нет, — искренне возразил я. Лив удивленно повернулась в мою сторону. — Это означает, что мы с тобой в заднице, и лучше всего сейчас думать над тем, как уменьшить ущерб. И я верю, что ты сумеешь сделать многое.