Молодой человек помог донести чемодан от телефонов к таможенному выходу. Из зоны прибытия периодически выплескивалась волна пассажиров с опустошенными лицами. Некоторых встречали, а некоторые брели в одиночестве.

Я попыталась дать молодому человеку больше форинтов, но он ответил, что хватит.

– Ведь мне, может, никогда и не попадутся венгерские туристы, – от печенья он тоже отказался. Объяснил, что у него со сладким сложные отношения. Потом предложил угостить меня пивом. Снова пиво! Я задумалась, принял ли бы приглашение Иван и подружились бы они в итоге с этим парнем на почве любви к пиву? На прощание молодой человек дал мне еще один жетон. – Вам он может пригодиться, – сказал он. – А если нет, пусть останется на память.

* * *

Единственный человек, который стоял у таможенного выхода столько же, сколько я, был мужчина с табличкой «Компания “Ройял Эмирэтс Туризм” приветствует господина Ахиба Садина». Ко мне подлетали две женщины – сначала одна, а потом другая – с вопросом, не видела ли я Ахиба Садина?

– Пока нет, – отвечала я.

Из зоны прибытия вышел человек в ослепительно белой рубашке и куртке, сопровождаемый четырьмя женщинами в черных паранджах. Это был Ахиб Садин. Почему-то его появление стало переломным моментом, после которого я почувствовала, что уже как-то заждалась. Я подошла к справочной и попросила объявить, что здесь ожидают «водителя из Лабораторий Гювен». Мне ответили, что человека можно объявить, только если известно, как его зовут. Я напомнила, что мне известно название лаборатории. Мне ответили, что лабораторию объявить нельзя.

– Может, вы просто окажете мне любезность? – спросила я. Я вспомнила, что мать при общении с турецкими служащими частенько упоминала любезность. Турецкий после венгерского звучал как чистая вода, но говорить было очень сложно. Прежде чем что-то сказать, требовалось провести в мозгу поиск среди всех слышанных ранее фраз и только потом мобилизовать ту, что лучше всего подходила к обстоятельствам.

В итоге они согласились объявить «Гювен-бея», «господина Гювена», хотя это со всей очевидностью никакого результата не даст, поскольку «Гювен» – весьма распространенное имя, оно означает «доверие», и объявлять его в аэропорту без фамилии смысла не имеет. Я всё равно немного подождала, но никто не появился.

Я воспользовалась вторым жетоном и снова позвонила в лабораторию.

– Что? Значит, Юсуф-бей еще не приехал? – удивилась секретарь.

В груди поднялась волна веселья. Я знала Юсуф-бея. В Анкаре он много лет возил моего деда. И никогда не приезжал вовремя. Однажды он сломал машину, налетев на огромный булыжник, который валялся прямо посреди дороги. «Юсуф, почему ты его не объехал?» – спросил дед. «Думал, это бумага», – ответил Юсуф.

Стоило узнать, что я жду Юсуф-бея, я сразу же его нашла. Он стоял в углу и грыз семечки.

– А, так Селин-ханым – это ты! – изумленно произнес он, отряхивая руки. – Когда мы последний раз виделись, ты была поменьше ростом.

– Мне было десять лет.

– Ага, так вот в чем дело.

* * *

В доме Бельгин и Дефне всё было миниатюрным – стулья, тарелки, блокноты. В тапки я еле влезла. Бельгин приготовила превосходный ужин – долма, кефаль в кляре, которую ты съедал целиком, пятнистая фасоль, тушенная в оливковом масле.

После ужина в гости пришел наш с Дефне кузен Айхан. С тех пор как я видела его в последний раз, он превратился в рокового красавца с взъерошенными каштановыми волосами и острым взглядом синих глаз. Он недавно получил должность в фирме отца, а с предыдущей работы его уволили за то, что он укусил кого-то за ухо.

Мы вчетвером сели смотреть вечерние новости. В Атланте взорвалась бомба, пострадавших нет. В Мармарисе уже много недель бушует лесной пожар, зарегистрировано уже тридцать пожаров, и никто не знает, как их потушить. В Валенсии бык забодал матадора. Сначала показали, как бык, не прилагая видимых усилий, подбрасывает тело в воздух, а потом – гроб на море плеч. Тетя Бельгин переключила канал. Африканские мужчины скакали через поле высокой желтой травы.

– Японский Дракула! – сказал кузен Айхан. – И как это они так скачут. – Фразу «японский Дракула» он повторил несколько раз.

– Как они могут быть японскими? Это же Африка, – возразила Дефне.

– Японский Дракула бывает и в Африке. Жаль, я не умею так скакать. Представляешь? Прихожу домой вечером с работы и начинаю скакать – вот так, – он встал, чтобы показать, опрокинул столик, но успел его поймать. – Ну что, ребята, – объявил он. – Идем в бар или как?

– В бар? Сейчас? Совсем сдурел? – ответила Дефне. – Селин только что с самолета, она устала.

– Да и тебе самому разве завтра не на работу? – спросила тетя Бельгин.

– К половине девятого. Значит, нужно встать в полвосьмого. Ночью я сплю три часа, максимум четыре. То есть на бар у меня сегодня еще пять часов.

– Давай скачи домой спать, японский Дракула, – сказала тетя Бельгин.

– Если бы! – печально произнес Айхан и схватил куртку.

* * *

Бортики ванны и верх зеркального шкафчика ломились от средств для сухих или поврежденных волос. Исцеляющий шампунь для глубокого восстановления глубоко поврежденных волос, увлажняющая маска для сухих поврежденных вьющихся волос, кондиционер для полного восстановления сухих волос, поврежденных средствами для укладки, кондиционер для абсолютного увлажнения волос в плохом состоянии, а также бутылочка с единственной надписью: «Неотложное лечение: волосы, поврежденные сухостью». Наслаждение горячим душем сопровождалось растущей тревогой за волосы родственников.

Здешний диван-кровать создавался явно не для меня, и мне показалось, дело тут не столько в росте, – лежащий должен и внутренне быть не как я.

* * *

Утром Дефне повела меня в знаменитый университет, где она изучала бизнес-менеджмент, – университет стоял на вершине глядящего на Босфор холма, прямо над крепостью пятнадцатого века, сыгравшей видную роль во время осады Константинополя. Несмотря на лето, здесь царила атмосфера поздних вечеров и близких отношений, старейших книг, новейших книг, и во мне промелькнуло впервые за всё время предвкушение осени и того, как я вернусь к учебе.

Мы посетили дворец Топкапы, где с нас взяли дополнительную плату за вход в гарем – щедро облицованный плиткой лабиринт, который раньше называли «золотой пещерой». Гарем был прекрасен, но я всё же почувствовала облегчение, когда настала пора двигаться к следующему пункту – гигантскому торговому центру. Во дворе центра мы сидели и ели бельгийские вафли. Все окружающие нас женщины и подростки были тоже заняты бельгийскими вафлями. В тамошнем японском канцелярском магазине я купила новый блокнот на спирали с чрезвычайно мягкой, послушной бумагой и бордовой антропоморфной фасолиной на розовой обложке. Одной рукой фасолина подбоченилась, а другой – махала. Чудесный блокнот.