Сципион начал свою ответную речь весьма неожиданно:

…Он не стал оправдываться и пикироваться со старейшим членом сената, а по-военному стремительно и целенаправленно… «перешел в контратаку» (если уж и класть солдат на поле боя, то только ради победы!), как оказалось неотразимую!

Начал он с того, что напомнил всем о своем назначении в Испанию, когда он был гораздо моложе и никто не желал ехать туда воевать!

В Африке сейчас армий пунов не больше, чем было в Испании, а полководцы – не лучше!

Он обратился к примеру Ганнибала с его вторжением в Италию, когда он навязал Риму войну на его территории, который до сих не может его изгнать с Апеннинского полуострова!

Всем известно, что тот, кто навязывает опасность другому, имеет больше боевого духа, чем тот, кто отражает ее. Тем более что ужас, вызываемый чем-либо неожиданным, увеличивается именно в таких обстоятельствах! Когда вы вступаете на вражескую территорию, вы отчетливо видите сильные и слабые места врага вблизи!

Высадившись в Африке, он гарантированно вынудит зачинщика изнурительной войны на территории Италии Ганнибала последовать за ним!

Что до опасности похода Одноглазого Пунийца на Рим, то второй консул Красс, безусловно, сможет задержать его ослабленное и небольшое войско, поскольку и на волне успеха Ганнибал так и не смог осадить Рим…

Последним поистине беспроигрышным аргументом было обращение к национальному самосознанию.

…«А знаете ли вы, уважаемые сенаторы, что, находясь на юге Италии, Ганнибал приказал отлить бронзовую плиту, на которой будут выбиты описания его блестящих побед, одержанных в Италии: от Ломелло до Канн! – обратился Публий Корнелий к сенату. – И я не удивлюсь, если последняя надпись будет звучать сколь лаконично, столь и ужасно для всех здесь собравшихся: Победа над римским народом!» …

…Между прочим, неполучение Публием Корнелием Сципионом-Младшим заслуженного триумфа за покорение Иберии, жесткое требование сената дать отчет о каждой потраченной «народной копейке», всяческое стремление сенаторов ограничить политическое влияние популярного полководца и прочие козни авторитетного Квинта Фабия – все это не что иное, как очередное «звено в цепи» многолетней борьбы за власть между аристократическими кланами Фабиев и Корнелиев! Таковы гримасы истории…

Так, лихо «взяв быка за рога», Сципион принялся энергично защищать свой план вторжения в Африку! Он настаивал на том, что именно сейчас, после длительной и дорогостоящей войны с Римом, Карфаген серьезно ослаблен: его нумидийские союзники ненадежны и в любую минуту готовы переметнуться в чужой лагерь; наемники, из которых состоит его армия, склонны к бунтам.

Очень точные, понятные простому обывателю высказывания Сципиона уже гуляли по Риму, склоняя на его сторону все новых и новых поклонников. «Я прибыл не затем, чтобы вести войну, – я здесь, чтобы покончить с ней!» или уже ставшее сакраментальным: «До сих пор Карфаген вел войну против Рима; теперь Рим будет вести ее против Карфагена!»

А дальше наступила гнетущая тишина…

Сципион презрительно молчал под враждебными взглядами притихших седовласых «отцов Рима». Они не понимали его и от души возмущались тем гордым презрением, с которым он говорил с Фабием. Наконец по собранию пошел еле слышный «шелест», переросший в уже заметный ропот.

А потом слово взял Фульвий Флакк, прославившийся жестокостью при взятии Капуи. Он резко и громко спросил, правда ли, что в случае отказа сената новоиспеченный консул Публий Корнелий Сципион-Младший собирается апеллировать к народу?!

Сципион тихо, но внятно ответил, что сделает все, что найдет нужным, в интересах… Римской республики!

Флакк аж взвился от услышанного и, пронзительно взвизгнув, завопил на весь сенат, что он ни минуты не сомневался именно в таком ответе, призвав уважаемый сенат заклеймить зарвавшегося «юнца» нарушителем всех отеческих законов!

Отцы Рима пришли в замешательство: дерзость юнца не знала пределов – стало ясно, что в этом вопросе он будет стоять насмерть!

Начались долгие совещания, консультации, переговоры… в общем, все то, что бывает, когда стороны не хотят и не могут прийти к консенсусу.

В конце концов, прозорливо не желая доводить дело до всенародного голосования (пошедший ва-банк Сципион по сути дела пригрозил именно этой мерой воздействия на сенаторов!), а значит, подрыва собственного статуса и превращения столь удачливого «юнца» сначала в вождя демократов, а затем, чем черт не шутит, и в… единоличного правителя, сенат принял «соломоново решение».

Оно гласило, что Сципион получит провинцией не Африку, а… Сицилию! Оттуда он может вторгнуться в Африку, если того потребуют… интересы государства.

Такой «ход конем» мудрых сенаторов означал, что Публию Корнелию Сципиону-Младшему разрешалось перенести войну с Ганнибалом из Италии в Карфаген, но… под его личную ответственность. К тому же ему приходилось организовывать свой поход в Африку не только на свой страх и риск, но и на… свои деньги (!), поскольку сенат отказал Сципиону в праве увести из Италии легионы, но зато он имел право набрать себе солдат за ее пределами. Приходилось ограничиться не только финансированием экспедиции из своих средств и за счет займов у частных лиц, но и добровольцами.

Парадоксально, но именно в таких условиях лучшему полководцу Рима предлагалось принести Риму конечную победу над многолетним Врагом № 1, как очень скоро окрестят римские историки карфагенянина Ганнибала!

Так сенат сделал все, чтобы максимально затруднить Сципиону его высадку в Африке и оказаться тем единственным человеком, от которого будет зависеть не только весь дальнейший ход, но и окончание «Ганнибаловой войны». Благоразумный Публий Корнелий Сципион-Младший не стал препираться с явно «крысятничающими и ссучивающимися» отцами Рима и… засучив рукава, принялся за дело.

Так или примерно так освещают античные источники события, предшествовавшие переходу «Ганнибаловой войны» в ее заключительную фазу – если, конечно, им доверять?!

…Между прочим, если с пехотой у Рима никогда не было проблем и его военная мощь всегда опиралась на стойкие и маневренные пехотные легионы, то с набором боеспособной кавалерии всегда было непросто. Прекрасно отдавая себе отчет, что в грядущей схватке с Ганнибалом победит тот, у кого будет превосходство в кавалерии, причем не только количественное, но и качественное, Сципион задолго до африканской кампании занялся этой дилеммой, мудро не дожидаясь, пока она превратится в насущную проблему. Любопытно, но именно ему удалось на краткий миг в истории военного дела Рима добиться некоторого баланса между двумя главными в ту пору родами войск: пехотой и кавалерией, между стабильной силой первой и решающей быстротой второй…

А вот знаменитый Спаситель Отечества Квинт Фабий Максим все никак не мог уняться. Он продолжал свою политику «крысятничания и ссучивания»!