Но для подготовки африканской кампании Сципиону потребовалось больше года.

С большим трудом (его противники в сенате, в частности, влиятельный Квинт Фабий Медлитель, всячески «вставляли ему палки в колеса») ему удалось набрать армию для экспедиции в Африку. Как это часто бывает со сведениями о делах и событиях времен «туманной» древности, данные о численности его экспедиционного корпуса разнятся очень сильно: от 12–15 до 35 тысяч. Учитывая все проблемы при вербовке солдат, большинство современных историков, принимая во внимание всякого рода «усушки и утруски», склоняется к мысли, что, скорее всего, до отправки в Африку под началом Сципиона было только около 16 тысяч легионеров и 1200–1600 всадников.

Безусловно, для победы над Карфагеном этого явно было мало.

Принято считать, что ядро армии составили оставшиеся в живых ветераны каннского побоища, объединенные во всеми презираемые V и VI легионы, расквартированные в Сицилии. В основном это были италийцы, по сути дела «сосланные» сюда еще в 216 г. до н. э. Униженные и оскорбленные, печально «знаменитые», они отличались особенно воинственным духом и сильнее, чем кто-либо, жаждали реванша. К тому же большинство из них участвовало под началом знаменитого Марцелла в драматической осаде Сиракуз, где не только успело искупить свою вину перед родиной за каннский позор, но и приобрести бесценный опыт длительных осад и кровавых штурмов. Озлобленные незаслуженным презрением, годами тихо «старившиеся» в своей сицилийской «ссылке» – их средний возраст равнялся 40 годам, – они с огромной радостью встретили молодого и решительного Сципиона и с собачьей преданностью приготовились высадиться в Африке, только чтобы положить конец этой мучительно долгой войне. Сципион с пониманием отнесся к их судьбе, так как, будучи сам участником каннского позора, прекрасно понимал, что та катастрофа случилась вовсе не из-за трусости простых легионеров. И если они выжили в той небывалой «мясорубке», то им уже ничего не страшно и на них можно положиться в любой ситуации. Вместе с 7 тысячами добровольцев, повсюду навербованных Сципионом (консул лично и крайне придирчиво отбирал себе солдат; спустя полтора века точно так же будет поступать его великий соплеменник – легендарный Гай Юлий Цезарь, формируя свои легионы для 10-летней Галльской войны), проштрафившиеся ветераны каннского побоища составили костяк его небольшого экспедиционного корпуса.

Прибыв в Сицилию, Сципион сразу же разбил своих добровольцев на манипулы и центурии, но оставил без назначения три сотни лучших из лучших.

Этим неожиданным шагом он немало удивил всех остальных, в том числе самих воинов, оставшихся не у дел. (Не исключено, это была жалкая горстка его испанских ветеранов, которых ему всеми правдами и неправдами удалось-таки зачислить к себе в армию.) На самом деле он задумал хитроумную комбинацию, суть которой стала ясна очень скоро. Здесь же, в Сицилии, римский полководец отобрал ровно три сотни знатных сицилийских юношей, чьи богатые семьи могли экипировать их для похода в Африку за свой счет. Всем им тут же был назначен день и час, когда они были обязаны явиться на военный смотр с конями, доспехами и оружием. Но изнеженные «маменькины сынки», предпочитавшие «жизнь в кайф» («молодежные тусовки со всеми их атрибутами»), отнюдь не горели желанием идти на войну и явились к Сципиону с большой неохотой. Им, привыкшим проводить жизнь в наслаждениях и роскоши, теперь предстояло целые дни напролет под палящим южным солнцем заниматься сложными и утомительными упражнениями. А в перспективе и вовсе отправиться воевать в ужасную Африку, где кругом раскаленные пески, воздух словно в духовке, проблемы с питьевой водой и прочие заморские «радости»! Естественно, что подобные «расклады» отнюдь не грели душу этих «клёвых по жизни», и они совсем пали духом. Но дальновидному Сципиону только-то и нужно было, чтобы они пришли, поскольку он тут же без обиняков предложил им, явно не готовым к «суровым военным будням», освободить их от тяжелой воинской повинности, если они… сдадут ему своих коней, доспехи и оружие. Вполне понятно, что сначала один, а потом и все до единого сицилийские «золотые мальчики» уцепились за эту счастливую возможность законно «откосить от армии». Не прошло и получаса (!), как Сципион смог их оружием, обмундированием и лошадьми отменно экипировать те самые три сотни отборных добровольцев (испанских ветеранов?!), которым поначалу якобы не нашлось применения.

Так «просто» было создано ядро отборной римской кавалерии! Командовать ей было поручено начальнику конницы африканского корпуса, прошедшему вместе со своим патроном «огонь, воду и медные трубы» многолетней иберийской кампании, мрачному вояке-молчуну Гаю Лелию.

…Кстати, сам Сципион ценил их очень высоко, не без оснований полагая, что они будут верны ему до гроба: «Среди них нет ни одного, кто не кинулся бы с обрыва вниз головой, стоит лишь мне приказать!» Очень скоро именно эти всадники покажут Ганнибалу, что они отменно усвоили суровые уроки прекрасной нумидийской конницы Массанассы, с которой они не раз яростно сшибались в лихих конных рубках в далекой Иберии…

Здесь же на Сицилии офицеры – ветераны войн Сципиона в Испании быстро закончили муштровку каннских «штрафников», без проблем освоивших столь любимый их новым вожаком маневр окружения вражеской армии. В ходе боя манипулам второй и третьей линий римлян – принципам и триариям – следовало по команде поворачивать направо и налево (половина манипул сдвигалась к правому, половина – к противоположному флангу) и двигаться за спиной у сражающихся коллег-гастатов первой линии, пока хвосты их колонн не окажутся наравне с краями сражающихся гастатов. Тогда они должны были развернуться фронтом к неприятелю и начать обход его флангов, устремляясь в тыл.

Характерно, что Сципион не только уделял немало времени совершенствованию военной подготовки своих «новобранцев», но и пошел на беспрецедентные «жертвы»: он вдвое увеличил жалованье своим легионерам, чем создал жесточайшую конкуренцию за право быть навербованными в его легионы.

В них действительно служили лучшие из лучших – профи высшей пробы той воинственной поры!

…Кстати, не всем в Риме и в армии понравился этот «широкий жест» Сципиона. Оппозицию возглавил… его собственный квестор и ставленник Квинта Фабия неуклюжий рыжеволосый Марк Порций Катон, происходивший то ли из сословия всадников, то ли и вовсе из крестьян. (Между прочим, тот самый, что спустя годы прославится пережившей века фразой: «Delenda est Carthago» – «И все-таки Карфаген должен быть разрушен!») Этот «неотесанный деревенщина» считал непременным бороться со всеми проявлениями греческой культуры (напомним, что Сципион был ее преданным поклонником и на Сицилии это весьма активно демонстрировал не только своим эллинизированным внешним обликом, но и поведением) и всячески пропагандировал скромный образ жизни настоящего римлянина на службе Республики, в частности грошовую экономию. Так, завершив службу в Иберии, он бравировал тем, что бросил там своего верного боевого коня, лишь бы не оплачивать его перевозку по морю в Италию. В присущей ему хамской манере Катон громогласно заявил, что нельзя так небрежно обращаться с деньгами. В ответ он услышал резкую отповедь от Сципиона о том, что именно ему, патрицию Публию Корнелию Сципиону, а не плебею Марку Порцию Катону поручено отвечать за безопасность государства. Следовательно, говорить о том, сколько на это будет потрачено денег, просто неуместно. Оскорбленный до глубины души поборник отеческих добродетелей, бросил армию и тут же отправился в Рим, где он с возмущением поведал отцам города о легкомысленном молодом человеке, который словно приехал не на войну, а на прогулку, занимаясь книжками и гимнастическими упражнениями, проводя жизнь в праздности и изнеженности. Так из искры ссоры между Катоном и Сципионом разгорелось неугасимое пламя многолетней вражды. Но об этом – чуть позже…