он исчезал целиком. Чем больше он использовал Искру, тем больше она забирала у него.

Пока Натан оглядывал себя, Госпожа вытащила что-то из-под своих коленей. Это был клинок. Натан отступил на шаг и снова поднял свое оружие, но она покачала головой:

– Нет-нет, ты победил. Что бы я ни сделала, чтобы тебя убить, Искра это отменит. В любом случае я на это и не рассчитывала. Порой бывает необходимо пожертвовать королевой, и сейчас как раз такой случай.

Она поднялась на ноги, склонила голову и подошла к нему, держа клинок на раскрытых ладонях.

– Передай это Дашини, когда вы встретитесь. Я нарекаю его «Натанов нож», поскольку он сделан из дыхания, крови и волос, взятых мной у тебя. Этот нож я завещаю ей, и прошу тебя передать его по назначению.

Она отдала нож Натану, и он взял его. Потом Госпожа собрала свои иглы в пучок на затылке и сжала, держа обеими руками.

– В уплату за это я отдаю свою жизнь. – Она облизнула губы и подняла подбородок, запрокинув голову. – Давай действуй. Сделаем то, что необходимо.

Натан тяжело дышал. Книга вопила, требуя его внимания, подталкивая его, повелевая, и Натан, не думая, подобрал ее с пола. Зажав ее между коленями, он обхватил обеими руками рукоять «Натанова ножа» и вонзил его в ямку под челюстью Госпожи, в месте ее соединения с горлом.

В то же мгновение Искра вновь полыхнула на всю комнату. Ртуть вскипела и испарилась с его кожи, перчатка растворилась без следа, и хотя это казалось невозможным, жар Искры возрос десятикратно. Над золотыми стенами с серебряными колоннами взвилось пламя; горели даже камни. Натан пылал на верхушке пирамиды, словно новое солнце, выжигая окрестные земли на расстоянии лиги во всех направлениях.

LXXIV

По пути к пляжу их было меньше, чем прежде. Он мог позволить своему взгляду остановиться то там, то здесь, не принося страданий.

Вокруг было светло, как в полдень, и еще светлее. Каждая частица песка и грязи сияла, каждая травинка полыхала огнем. Дым, пыль и пепел устремлялись от него во всех направлениях, словно от урагана; воздух ревел у него в ушах. Даже остановившись, он продолжал чувствовать, будто падает (или это весь мир несся мимо?) с такой быстротой, что он неизбежно должен был удариться оземь, неизбежно должен был умереть.

Там, где он стоял, земля под ногами проседала и осыпалась; в глубине корни деревьев и трав мгновенно высыхали и занимались пламенем – недолговечные, обреченные гейзеры огня, вырывавшиеся сквозь трещины лишь для того, чтобы тут же иссякнуть, исчезнуть без следа. Море сверкало от его света – и, по крайней мере, оно казалось не подверженным огню Натана; волны продолжали накатывать на берег под кромкой утесов и откатывать обратно, как если бы его тут не было.

Корабля, бросившего якорь возле берега, нигде не было видно. Возможно, это было не то место. Он шел сюда вслепую, не опуская устремленного вверх взгляда и ориентируясь на крики чаек, не видя и не слыша ничего другого, не чувствуя никаких запахов или вкусов, помимо дыма и пепла; глядел только вверх и продолжал идти вперед. Таким образом, он мог оказаться где угодно.

Его ноги подкосились, они больше не держали его, так что Натан был вынужден сесть на землю. Он поднял колени к лицу и уткнулся в них глазами, прижав закрытые веки коленными суставами. Даже от этого не было проку: за закрытыми глазами его ожидали легионы мертвецов, которых он сжег. Он вжимался в колени все сильнее и сильнее, пока наконец благодаря какому-то сжатию оптических нервов перед ним не оказалась темнота – по крайней мере, темные точки в тех местах, где давление было сильнее всего. Он старался сконцентрироваться на них, вложить всю свою волю в эти пятна фальшивой темноты, где его пламя не существовало, его свет не существовал, где не было мертвецов, где он мог отрешиться от их мгновенно смолкающих криков, потрескивания горящей плоти, хруста костей и, что еще хуже, той покорности, с которой это все принималось, словно они это заслужили.

– Натан…

Одно дело – встретить смерть в сражении, даже если враг сильнее. Это легче в двух отношениях: во-первых, ты знаешь, что сопротивлялся; во-вторых, знаешь, что сила врага была встречена ответной силой, которая в других обстоятельствах обратилась бы против него. Но покорно ложиться на землю и сгорать? Мужчины, женщины, дети, словно это был какой-то священный обряд… Что это могло значить?

– Натан!

Что-то стучало ему в грудь: книга. Прохладная, она касалась его кожи; костяные накладки, мягкий кожаный переплет, голубая каменная крошка, изображающая запруженную реку, – словно он мог искупаться в ней, очиститься, напиться, поплавать…

– Открой книгу.

Натан бросил книгу на землю, и в то же мгновение повсюду воцарилась тьма, как будто он ослеп. По его щекам катились слезы, его грудь вздымалась от рыданий – и то и другое, оказывается, все это время было при нем, однако его жар обратил это в ничто, в судорожные вздохи и испаряющиеся капли.

Ночной воздух касался холодом его обнаженной кожи; волны мягко плескали на песок.

– Это было необходимо, чтобы закончить войну.

– Заткнись!

– Ты не можешь винить себя.

– Пожалуйста!

– Ну, хорошо.

Страницы книги зашелестели, перелистываемые ветерком, который налетал с моря.

– Это ты заставила меня гореть! Я чувствовал тебя рядом с сердцем. Ты раздувала во мне огонь!

– Эта книга не делала ничего. Не больше, чем сделал ты сам, Натан. Эта книга – всего лишь инструмент, объект, оружие Господина.

– Так ты признаешь это!

– Во мне нет никакого «ты», которое могло бы что-то признать. Так же лопата могла бы признать себя виновной в выкапывании могилы или гроб – в том, что в него положили мертвеца.

– Ты заставила меня гореть! – повторил Натан.

– Эта книга содержит множество заклинаний. На ее страницах запечатлены древние письмена – письмена, которые может увидеть только Господин. Некоторые из них могут оказывать различные воздействия – порой успокаивающие, порой возбуждающие. Катализ и ингибиция, ускорение и подавление. Книга не ответственна за слова, которые в ней написаны; это бремя лежит на других.

– Но я-то не книга! Я человек!

Книга промолчала, но принялась рисовать на своих страницах. Там возникали всевозможные живые существа, проходили временные периоды, быстрые реки врезались в древние горы, движение Земли отражалось в распределении на ней материков, возникали и рушились города. Книга рисовала все, что существовало в мире, начиная с первых дней и до дальнего будущего. Начиная с настоящего момента, Натан неизменно